Идти за стремянкой? Но сразу, «ах что случилось, ах, ты расшибешься», и новая история про племянника Софьи Андреевны…
Ваня подкатил к стеллажу кресло. Босыми ступнями встал на пушистое сиденье, потом на податливый широкий подлокотник. И наконец — на упругую, как диван, спинку. До верхнего ряда тяжеленных книг все равно было не достать. Ваня потянулся, понимая заранее, что бесполезно, встал на цыпочки… Кресло на роликах поехало назад. Ваня правой рукой ухватился за стояк, левым локтем зацепил что — то на полке и под бряканье и звон очутился на прохладном паркете (Граф не терпел ковров). Он сел, раскинув ноги. «Цел?.. Кажется, цел… А что не цело?»
На желтых паркетинах между Ваниных ступней лежали фаянсовые осколки. То ли от какой — то вазочки, то ли от кубка. Синие с выпуклой стороны, белые — с изнанки. Крупные и мелкие…
«Ой — ей — ей… Откуда эта штука взялась? Кажется, я ее раньше не видел… Граф, наверно, расстроится… А может, не очень? У него вон сколько этого добра…»
Граф появился в кабинете, когда Ваня еще не собрал вместе разбитые, как осколки, мысли. Граф встал над Ваней бесконечно длинный — голова под потолок, — с полуседыми волосами, встрепанными, как у Дон Кихота на картине Германа Ильича.
— Негодяй! — сказал он деревянным голосом. Стремительно согнулся, ухватил Ваню за шиворот, вздернул высоко над полом. В руках у деда оказалась ракетка. Этой ракеткой он огрел Ваню между лопатками — раз, другой, третий! Выволок его за дверь и толчком направил вдоль коридора.
Слезы были, как кипяток. Они разлетались брызгами, обжигали руки, ноги, сыпались на паркетины. Ваня снова сидел на полу, но уже в своей комнате. Ногами обнимал чемодан, прижимал к нему крышку и пытался задернуть тугую молнию. Задернул! Встал! Через коридор и прихожую бросился из квартиры, к лифту. Сзади замирали крики Ларисы Олеговны. Лифт помчался вниз со скоростью падения…
Нет, Ваня не был наивным мальчиком и не собирался уйти в леса, чтобы построить там хижину и жить вдали от всех несправедливостей. И топать в Москву по шпалам тоже не собирался. И проникать зайцем на самолет или поезд не думал. Конечно же, он сделает все просто: сейчас пойдет к Трубачам и попросит у них на пять минут мобильник. (Свой — то он выложил в комнате, потому что это был не «свой», а профессора Евграфова, с которым Ваня Повилика не желал иметь никакого дела.) Ваня позвонит маме и потребует, чтобы та немедленно, сию минуту, ехала в аэропорт и садилась на первый же прямой рейс до Турени. Или послала отца. Раз они запихали сына сюда, к этому… этому садисту… пусть и забирают немедленно! Он в проклятые профессорские хоромы не вернется, дождется мать или отца у ребят…