— It's beautiful! It's just amazing![1] За поворотом открылась узкая пойма Сокола, мостик через него, а на пригорке справа бело-красные руины.
— What is it? [2] — показал на них мистер Ган.
Секретарь исполкома понял без переводчика.
— Бывший дом помещичий… Помещик здесь жил. До революции.
— Помеш-чик… — повторил мистер Ган. — And where is [3] помешчик? Пу? Пу? — И он потыкал перед собой вытянутым указательным пальцем, будто стрелял.
— Да кому он нужен, стрелять его? — сказал секретарь. — Сам куда-то смылся во время революции…
— Смы-лся?
— Ну, драпанул… Убежал, значит.
Мистер Ган понимающе кивнул, оглянулся на оставшиеся позади руины и поцокал языком. Сверх всяких ожиданий обед прошел прекрасно, или "бьютыфул", как без конца повторял мистер Ган. Знакомясь, он и оба председателя долго трясли друг другу руки, хлопали по плечам и, не щадя скул, улыбались. Стол, заставленный пирамидами огромных алых помидоров и тугих, хрустящих огурцов, привел американца в восторг, он начал тыкать в них пальцем и кричать свое "бьютыфул".
— Да уж, качество будь здоров! — без ложной скромности сказал председатель колхоза. — Свои, не магазинные!
А когда Власовна принесла пылающий жирный борщ, в котором ложка стояла торчком, восторги мистера Гана перешли все пределы.
— Притворяется небось? — потихоньку спросил переводчика Иван Опанасович.
— Да нет, — вяло ответил тот. — В Америке еда у них красивая, а не вкусная. Как вата.
— Ты что квелый? И не ешь ничего?
— Заболел.
— Так иди, отлежись.
— А как вы без меня разговаривать будете?
— Нам с ним международную политику не решать.
А это дело, — кивнул Иван Опанасович на бутылку "Столичной", — пойдет без всякого разговору. В крайности на мигах договоримся. В войну еще как договаривались…
Без переводчика действительно обошлись свободно.
Они усердно потчевали друг друга и, хотя каждый говорил по-своему, прекрасно друг друга понимали. Иван Опанасович заметил про себя, что заокеанский гость пьет не так уж много, он больше колготился, галдел вокруг каждой стопки, но отпивал глоток и ставил ее обратно.
Это было к лучшему — значит, человек знал свою меру.
Рабочий день пропал. Поначалу Иван Опанасович и Головань огорчались, но после трех стопок махнули рукой — враз на два стула не сядешь, на двух свадьбах не погуляешь, — а тут бросить нельзя: можно сказать, государственное дело, международные контакты. Секретарю Чугуновского райисполкома и вовсе нечего было огорчаться: он выполнял данное ему поручение, а главное — избавлялся наконец от надоевшего иностранца и рассчитывал, как только жара спадет, отправиться домой.