Ее глаза, слишком прекрасные, чтобы я видел в них мысль, предостерегающий холодок давно исчез, никакой угрозы, а полные губы раздвинулись в чуть-чуть насмешливой и дразнящей улыбке.
— И все-таки ты спешился у моего ручья, — произнесла она, — чтобы утолить свой жар. Так что же тебе мешает… кроме страха?
— Страха? — возмутился я. — Разве что страха раздавить тебя! Ты же вон вся хрупкая, прозрачная… Пленка поверхностного натяжения не так уж, думаю, прочна…
Ее глаза стали темными и загадочными.
— А ты проверь… Если твой страх не мешает… Или мешает что-то еще?
— Я гуманист, — ответил я твердо, — никаких предубеждений перед расовой принадлежностью, религией, вероисповеданием, отправлениями! Я имею в виду, отправления культа! Я, знаешь ли, даже толстых и жирных свиней называю, как истый толераст, людьми с несколько избыточным весом! Идиотов в духе гуманизма я зову людьми с оригинальным складом ума, а дур вообще никак не называю, дуры — это хорошо, это замечательно для упорядоченного и стабильного общества! Если бы не дуры, вообще бы жизни не было…
Она протянула руку и тихонько взяла меня за кисть. Прохладные пальцы показались такими ласковыми и нежными, что я только вздохнул и смотрел, как она поглаживает мою руку, сперва до локтя, потом попробовала дотянуться выше, но не получилось, я хотел помочь вылезти из воды, однако она покачала головой:
— Нет…
— Что, не можешь из воды?
— Не могу, — шепнула она, — покидать свою реку.
— А если, — спросил я, — кто-то попытается тебя вытащить силой? Ты… умрешь?
Она снова покачала головой.
— Уже пытались. Не раз.
— И что?
Она ответила тихо:
— А ты пробовал вытащить на берег… реку?
Холодок прокатился по моей шкуре, спинной мозг запоздало сообразил, с какой мощью имею дело, но спинной всегда умный потом, на лестнице, так и сейчас уже запоздало понимаю, но уже не могу отказаться и попятиться, сам сполз на заднице по траве.
Вода поднялась до колен, ундина легла мне на грудь, прохладная и нежная. Я осторожно трогал ее всю, ощущение такое, что нет и не может быть костей, везде прозрачная вода, каким-то образом удерживаемая в такой форме. Могу воткнуть пальцы так, что почти протыкаю насквозь, однако там все возвращается на место, едва прекращаю нажим.
Она подняла голову и посмотрела мне в лицо долгим взглядом. Я наклонился к ее губам, она тихо поцеловала меня. Мое сердце застучало еще чаще, прикосновение было чистым, прохладным и сладостным, словно поцеловал ребенок.
— Ты горячий, — прошептала она. — А мне так же сладостен твой жар смертного существа…
— Как и мне твоя прохлада, — шепнул я.