Да. У меня такое чувство, будто я, благодаря удивительному стечению счастливых и несчастливых обстоятельств, оказался лицом к лицу с какой-то чрезвычайно важной истиной. Вот она передо мной как завязанный узел — стоит только развязать. Но я не могу развязать, собственно, не решаюсь даже приблизиться, все хожу вокруг да около, потому что — опять все то же! — у меня такое странное чувство, что, развяжи я этот узел, попытайся только развязать — и обычная, казалось бы, веревка обернется змеей, которая бросится на меня — хсссссс! — и ужалит в тот самый миг, как я развяжу узел.
Это как сон, как кошмар.
Вернусь назад, к сорок третьему.
Однажды ко мне явился Андреас, застал меня как раз за моими записями.
К тому времени прошло уже несколько недель, как мы переправили нашего общего друга Индрегора в Швецию. Теперь у меня были новые постояльцы, на этот раз люди все вполне надежные — дело было только за кое-какими документами и за проводником.
— Опять с тем дрянным городишкой ерунда получается! — сказал Андреас. Это был тот самый городок на побережье, куда ездил Индрегор — и безрезультатно — с целью отыскать причины существенной «утечки».
— Ты ведь знаешь, — сказал Андреас, — что Индрегору ничего не удалось обнаружить. Но дело, видимо, серьезное. Опять они накрыли нашу явку, и двое наших людей арестованы, притом из самых надежных. Дальше так продолжаться не может. Если не удастся ничего обнаружить, придется, наверное, прикрыть на время всю работу в этом районе.
Он посмотрел на меня оценивающе.
— Надо тебе ехать! — сказал он. — Ты ведь кое-что знаешь по этому делу — я имею в виду от Индрегора. И, кроме того, знаком с этим самым Хансом Бергом. У нас есть кое-какие подозрения на его счет. Скорее всего ларчик очень просто открывается. На месте им это, может, потому не видно, что лежит, как говорится, под самым носом.
Что ж. Хорошо. Несколько дней спустя я уже сидел в поезде, снабженный неподдельными, законными документами и отличным — не подкопаешься — заданием. Ревизия кое-каких дел местного банка — такова была официальная версия, предъявленная нами так называемым властям.
Дорога была неинтересная. Обычные картинки и впечатления того времени. Немецкие офицеры в специально резервированном для них вагоне второго класса. Немецкие солдаты, которые держались по возможности особняком и вели себя в общем-то вполне пристойно. Немецкие войска — в большем или меньшем количестве — на всех крупных станциях.
С нами ехали какие-то крестьяне. Они говорили о погоде, об урожае и о ценах. И вскоре я уже не сомневался, что, окажись мы в таком вот поезде накануне конца света и притом все бы знали, что завтра конец света, крестьяне точно так же говорили бы о погоде, об урожае и о ценах.