* * *
Слова о Пастернаке ядоточивы не менее, чем о Блоке, хоть по виду — струйка меду: Писать широко и свободно. (Это установка. Легкоисполнимая, разумеется.) Симфония («симфония» — это всегда ее поэма, как-то так получилось, что о ее «Поэме без героя» все, будто сговорившись, объяснялись только в музыкальных терминах). Отзывы Б. Пастернака… Пастернаку не нравилась ее «Поэма без героя», он считал ее сделанной и манерной, но ему проще было проявить вежливость, чем вступать в ненужные объяснения. (И не потому, что я верю, что он, Борис, так думал (это она кокетничает. Ведь верит и не такому — верит самой собою сочиненным безудержным несуразным похвалам, а пастернаковская кажется ей и слишком сдержанной, но ЛЮДЯМ надо внушить, что похвалы Пастернака даже чрезмерны, а то и они, чего доброго, проникнутся его скептицизмом <…> но уж очень у него, по его гениальности, прелестно сказалось) (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 235). Представьте, что кто-то так прелестно осмелился бы выразиться о творчестве самой Ахматовой — в чем бы такого переполненного коммунальной язвительностью критика не обвинили бы!
Нигде нет ничего о том, что Ахматова любила Гаршина.
…он был старше А.А. лет на 5. Женат, взрослые сыновья. <…> красивый, высокий, с умными светлыми глазами, серыми, и всегда измученным лицом. Человек, по-видимому, очень хороший, преклонявшийся перед А.А., порядочный… <…> сильный, плечистый, с крупными чертами лица — и какой-то всегда слабый (Л. К. Чуковская, В. М. Жирмунский. Из переписки (1966–1970). Стр. 392)… Она и не любила его. Да и то сказать, увлечься и ею самою тогда было трудно, в конце тридцатых годов… Летом 1936 года встретил А.А. в магазине <…> и был угнетен тяжкими мыслями при виде ее — жалкой, нищенски бедной, скелетистой фигуры. А.А. была столь худа, невзрачна и столь бедно одета, что даже мне было стыдно видеть ее такой. (М. В. Борисоглебский. Доживающая себя. Стр. 225). Если пошутить, то можно сказать, что врач-патологоанатом (профессия Гаршина) все-таки смог полюбить. Союз неприкаянных сердец. С приложением с его стороны участия к ослабевшей духом женщине, с ее — как по лекалу расчерченной схемы: она — петербургская дама, с утонченнейшим внутренним миром и огромным, спрятанным, не до конца явленным талантом, пережившая славу и поклонения, страшные потери, сжавшая сердце в кулак, аристократической выучкой сохраняющая на лице холодную сдержанность; супруга врача-профессора; он — наследник уважаемой в русской культуре фамилии; квартира, студенты, прислуга Аннушка, очень дорогие, но изысканные, с историей и даже тайнами, ювелирные украшения — и никто не знает, что там, под этой оболочкой…