После чего натянул прямо на голое тело темный трикотажный свитер, влез в первые же попавшиеся черные джинсы, затянул на бедрах ремень, засунул за него выделенный Корном ствол, хлебнул еще коньячка, обулся, закурил и даже успокоился.
Через несколько минут в комнате появился слегка взмыленный Корн. Посмотрел на Глеба оценивающе, хмыкнул, отобрал остатки коньяка, выпил и присел на корточки, устало привалившись к стене.
– Вот ведь, блин… Представляешь, Глеб, наверху всех переубивал, надеялся внизу языка взять. А они там все в брониках, уроды. Пришлось в головы бить. И бумаг никаких. Эх, мудак я, мудак…
Глеб лениво затушил недокуренную сигарету о полированную стенку шкафа, закурил новую:
– А на фига тебе живые, Андрюх? На заказчика выйти хотел?
– Да на фиг мне этот заказчик сдался! Я его, козла, и так, как облупленного, знаю. Завтра в гости поеду, разговоры разговаривать… На интересующие нас с тобой обоих темы. Как он с этими снюхаться умудрился – вот что самое интересное…
– А кто они? – Ларин курил, лениво пуская кольца вверх. На него вдруг накатила страшная, опустошительная усталость. Думать и действовать не хотелось совершенно.
Ни под каким предлогом.
Он даже вопрос этот задавал вовсе не потому, что ему было интересно, а исключительно из желания поддержать легкую, не напрягающую светскую беседу.
Типа, как о погоде.
– Эти-то? – Корн потянулся за близстоящей бутылкой, посмотрел на этикетку, хмыкнул, свернул пробку, сделал большой, вкусный глоток, выдохнул, завернул пробку, бросил бутылку Ларину. – «Дети Черного Шамиля», слышал про таких уродов?
Глеб уважительно присвистнул:
– Приходилось… Так какого ж черта тогда ты языка хотел? Они ж все равно говорить бы не стали. Фанатики…
Господин референт в ответ только рукой презрительно шевельнуть изволили:
– Стали бы, не стали бы… Стали бы! Как соловушки бы, суки, здесь заливались! У меня, Ларин, такие птицы пели, что эти по сравнению с ними – как мандавошки рядом с черепахой… А чечены, друг мой Глебушка, из всех опасных пернатых вообще самые говорливые. Боль-то они еще туда-сюда переносят, а вот страх – так, понты одни…
Поймал брошенную Глебом бутылку, сделал глоток – и вдруг подобрался, посерьезнел, одним неуловимым движением выхватил свою непонятной конструкции пушку, выщелкнул-защелкнул обойму, проверяя, прижал палец к губам, призывая Ларина к тишине, и крадущимся кошачьим шагом направился в сторону прихожей.
Ларин быстро снял выделенный ему ствол с предохранителя, негромким щелчком – приходилось раньше, а что вы думаете, господа мои, профессия военного обозревателя предполагает, – дослал патрон в патронник и, стараясь не особо шуметь, поплелся следом.