Официант с видимым сожалением покачал головой:
– Нет. Где-то через месяц появится.
– Жаль, жаль… Тогда что еще под водочку порекомендуешь?
Официант задумчиво почесал кончик носа колпачком прозрачной шариковой ручки, которой записывал заказ:
– Да вроде все. Я бы и сам лучше не заказал. Вот если только хлеба черненького…
– Ну, это само собой, разумеется… Еще что-нибудь есть?
– Может, сала тонкими ломтиками порезать?
Корн одобрительно поднял вверх большой палец:
– Во! Правильно! Тащи. И еще: возьми пару луковиц, почисти, порежь дольками. И головку чеснока, только обязательно крепкого, не подсохшего. И соли. Если есть крупнозернистая – лучше ее, если нет, и обычная сойдет. И давай, побыстрее шевелись. Не обидим…
– Слушаюсь…
Официант моментально растворился, а Андрей внимательно посмотрел на затихших телевизионщиков:
– Что приуныли? Такой разговор без беленькой, ну, никак не пойдет. А у нас сегодня – выходной, Князь в Сочи умчался, а на сталинскую дачу мы всегда успеем. Так что давайте, мужики, посидим по-человечески, водки выпьем, разговоры поразговариваем. Без спешки, без суеты. На свежем воздухе, опять-таки. Ну, а кого не устраивает – пожалуйста, по своему плану. Насильно никто ни в кого ничего вливать не собирается…
Художник, которому к этому времени уже окончательно полегчало, восхищенно поцокал языком:
– Какой ты, Корн, все-таки умный… Даже несмотря на то, что порой такую херню мелешь – уши в трубочки заворачиваются…
Корн сначала слегка побледнел в гневе, а потом расхохотался:
– Это ты о чем, Сашка?
Художник хмыкнул и потуже перетянул резинкой роскошный русый хвост.
– Да все о том же. У нас в армии случай был – закачаешься. Глебушка, вон, знает, где я служил. Там же, где и ты, Корн, только срок поменьше. Воздушные, блин, десантные. Диагноз, а не род войск. Кто другой такое скажет – загрызу на фиг. А сам – могу. Потому как честно свои два года оттарабанил. «Кто не был, тот будет, кто был – не забудет семьсот двадцать дней в сапогах…» Да уж… Так вот. Служил у нас там один солдатик. Не помню уж, как его фамилия. Да и неважно это, в сущности. Но для верности назовем паренька рядовой Пиписькин. Поскольку его духовное единение с данным органом было, ну, совершенно полным. Он ни о чем другом даже думать не мог. А у нас мода пошла дурацкая. В головку, пардон, шарики загонять. Вытачиваешь эдакий шарик из зубной щетки, кладешь хрен на верстак, и тебе пробойником по нему ка-а-а-ак захерачат… И потом в образовавшуюся дырочку шарик суют. Зарастает и – готово к употреблению. Ужас… Зато потом, как зарастет, говорят, половым гигантом себя чувствуешь. Бабы млеют. Не знаю, не пробовал. Миновала меня чаша сия… Так вот. У этого перца, пардон, залупа вообще на елочную игрушку похожа стала, столько он себе туда всего понафигачил. Одних шариков штук восемь, потом какое-то «коромысло» выточил, что есть та же фигня, только другой формы. Потом еще парафина под кожу закачал. Я с ним даже в сортир ходить боялся – хотя были одного призыва, спали на соседних койках и, соответственно, общаться постоянно приходилось. Он у него в граненый стакан не лез… И вот, значит, отправляется наш герой в отпуск. Заслужил, так сказать, отличным несением всех тягот и лишений. А парень, надо отдать ему должное, видный, метра под два, рожа кирпичом, ну, короче, бабы в провинции, да и не только, в таких души не чают. Ну и вот. Там он, естественно, выпивает и идет к девкам в общагу. А у него – не встает! Ты представляешь? Он столько туда дерьма всякого понапихал, что не встает! Драма! Трагедия! Шекспир со своими Отеллами, Макбетами и Ромео тихо курит в сторонке, отдыхая! Накал страстей, нах!