- Но вы всегда утверждали, что помочь этому способна только система более суровых наказаний, а не запрет на продажу оружия, - заметил один из телерепортеров и сунул для ответа свой микрофон под нос Манчини.
- А разве в новом законопроекте говорится о запрещении иметь оружие? Охотникам и членам добропорядочных спортивных клубов, да и вообще любому человеку с честной репутацией, имеющему уважительную причину на владение оружием, будет разрешено его иметь... И не будем путать слова "запрет" и "контроль", - добавил он, оглядываясь в поисках Зимински. - Новый закон позволит усилить контроль за тем, в чьих руках находится оружие, при условии, если мы введем систему более суровых наказаний для преступников.
- Представитель Национальной ассоциации стрелков, - заговорил другой репортер, - назвал перемену в ваших взглядах...
- Никакой перемены не произошло! - огрызнулся Манчини.
- Это его выражение, а не мое. По его словам, вы совершили - цитирую: "...величайшее предательство со времен Иуды Искариота". Что вы на это скажете?
- Скажу только, что если против кого и замышляется предательство, так это против американского народа. Народ давно требует установить контроль над оружием, и, если новый закон не будет принят, от этого больше всего пострадают простые американцы... Не будем забывать, что в нынешнем столетии смерть от огнестрельных ран среди гражданских лиц превышает количество убитых на войне, начиная со сражений времен американской революции и кончая Вьетнамом.
Заметив наконец Зимински, Манчини стал пробираться к нему сквозь толпу репортеров.
- Вы никогда не скрывали своего крайне критического отношения к президенту, - сказал репортер со значком "Сторонники разоружения Америки" в петлице. - Означает ли ваша поддержка нового законопроекта, что вы изменили свое мнение о нем?
Манчини, который, таща за собой жену, уже выбрался на бетонированную площадку, круто обернулся.
- Давайте договоримся раз и навсегда, - сказал он, с усилием сдерживая натиск репортеров. - Я считаю его администрацию самой неспособной после администрации Эйзенхауэра. Настоящий законопроект - первое разумное предложение за все семь лет правления. За семь лет!
Загремел гром, и с потемневшего неба упали первые тяжелые, как шмели, капли дождя.
- Но, мистер Манчини...
- Извините, ребята, все! - сказал он, заталкивая сначала жену, а потом Зимински в первый из застывших в ожидании лимузинов.
Шофер захлопнул за Манчини дверцу и, втянув голову в плечи, так как начался ливень, обежал машину и забрался в нее.