– Это было необходимостью?
– Да.
– И ты думаешь, он тоже считал это необходимостью? Несмотря на риск?
– Конечно.
– Почему ты так считаешь?
Стелла пожала плечами.
– Может ли быть, что Эдгар использовал тебя, так как с самого начала замыслил побег?
– Нет.
– Хорошо. Оправдал он твои ожидания?
Стелла попыталась обратить все в шутку:
– Тебе нужны подробности, Питер? Объятия и возня в кустах?
– Вы нашли какое-то место в саду?
– Да, поначалу. Оранжерею.
Я не обратил внимания на неприязнь в ее голосе, когда она швырнула мне в лицо эту информацию.
– А потом?
– Павильон.
– Павильон. – Я откинулся на спинку стула. – Извини, дорогая, я ввожу тебя в смущение не ради удовольствия. Макс вправду никуда не годился как муж?
– Иначе бы этого не произошло.
– Почему?
– По-моему, влюбиться в кого-то можно, только если не влюблена больше ни в кого.
– Ты не была влюблена в Макса. А любила его?
Стелла тупо уставилась на меня.
– Ты что, никогда не был женат? – спросила она наконец.
– Ты обманулась в своих ожиданиях?
Смешок, похожий на лай.
– А разве не все обманываются?
Я ждал.
– Питер, даже не знаю, что тебе сказать. Поначалу я просто восхищалась Максом. Я хотела, чтобы мы вернулись в Лондон, других серьезных неладов у нас не возникало. Я не была сексуально озабочена, если ты это имеешь в виду.
– То есть у вас был нормальный брак.
– Пожалуй.
– Муж, дом, ребенок, приемлемая удовлетворенность. Однако ты пошла на риск лишиться всего этого ради связи с пациентом.
– Я не делала подобных расчетов.
– Кружила тебе голову мысль, что весь твой образ жизни поставлен на карту?
Я облокотился на стол и придал лицу выражение доброжелательного, искреннего любопытства.
– Я влюбилась – вот что кружило мне голову, – ответила Стелла.
Наступило молчание.
– Эта любовь, – спросил я, – это чувство, с которым ты не могла совладать, что оно, в сущности, представляло собой?
Снова молчание, потом неохотный ответ:
– Если ты не понимаешь, я не смогу объяснить.
– Значит, оно не поддается определению и говорить о нем невозможно? Оно возникает, ему невозможно противиться, оно разрушает жизнь людей. И больше ничего сказать о нем нельзя.
– Слова, – негромко произнесла Стелла.
– Пусть так, – оживился я, – но чем еще мы располагаем? Прошу тебя рассмотреть такую возможность. Не была ли эта твоя любовь всего-навсего маскировкой чего-то иного?
– Что ты имеешь в виду?
– Взгляни на ее последствия. Ты отказываешься от всего. Развиваешь в себе презрение к мужчине, с которым…
Я умолк. Стелла тихо заплакала. Я видел, что она ненавидит себя за проявление женской слабости. Раз я отвергал ее, сказала Стелла впоследствии, презирал, осуждал, то она оставалась ни с чем. Была ничем. Я все понял.