Прямо перед Миклашевским находится широкий письменный двухтумбовый стол из светлого дерева, местами ободранный и грязный. На столе телефон, раскрытая папка «дела», настольная лампа с розовым абажуром, чернильный прибор из темного стекла.
По ту сторону стола в высоком кресле сидит абверовец. Ему на вид лет тридцать пять, не больше. Ворот черного мундира расстегнут. Широкая шея, как у борца, и небольшая для такой фигуры голова. Темные волосы спадают на выпуклый лоб, отдельные пряди достают до коротких бровей, под которыми примостились недоверчивые, злые глаза. Они кажутся алюминиево-светлыми от падающих лучей. Говорит он по-русски чисто, без акцента. Он сам сказан Миклашевскому, что жил десять лет в Харькове, работал инженером на тракторном заводе и служил тайно Германии. «Прозевали гада», — подумал Игорь.
Гитлеровец сыпет и сыпет вопросы, стараясь запутать и сбить Миклашевского. Один вопрос каверзнее другого:
— Так, понятно… Красиво получается!.. На первый взгляд можно и поверить. — Он расстегивает на мундире еще одну пуговицу, словно подготавливаясь к передышке, чуть усмехается темными полными губами и вдруг резко переходит на крик: — Встать, скотина!..
Миклашевский выполняет приказание, вскакивает с табуретки.
— Быстро отвечай на вопросы, понял? — гитлеровец, наклонив голову, словно намерен бодаться, буравит недобрыми глазами: — В какой части служил?
— 189-й зенитно-артиллерийский полк.
— Коммунист?
— Нет.
— Комсомолец?
— Был, но исключен.
— Врешь!
— Можете проверить, — Миклашевский отвечает быстро и коротко, понимая, что сейчас самое главное для него заключается в том, чтобы не сказать ничего лишнего, ибо каждое нечаянно оброненное слово может вызвать лавину вопросов.
— Проверим! Звание? Смотри мне в глаза!
— Был младшим лейтенантом, но разжалован в рядовые.
— Так я тебе и поверил, стерва!.. Кто вел топографию?
— Какую еще топографию?
— В школе разведчиков.
— Не знаю такой школы.
— А тир где был?
— На Красной Пресне в парке был до войны тир, за рубль можно было из воздушки бить по мишеням, — отвечал Миклашевский, делая вид, что не понимает заданного вопроса.
— Я о другом тире спрашиваю!
— Другой был в полку, рядом с полигоном.
— Сколько очков из пистолета выбивал?
— Не знаю, не пробовал. Только по бутылкам стрелял из трофейного парабеллума, да потом нагоняй получил.
— Ага, попался, — в глазах фашиста вспыхнул радостный блеск. — Значит, парабеллум знаешь?
— Стрелял однажды.
— Ты офицер! Не отпирайся.
— Рядовой! — Миклашевский произносит четко и громко. — Разжалован по приговору военного трибунала!