— А ты, выходит, жлоб!
Уголовник таил со вчерашнего дня неприязнь к перебежчику. Как-никак, а именно он, перебежавший к немцам, оказался ловчее и смекалистей самого пронырливого жулика. Пачка махорки, которую он так ловко пронес в камеру, сразу подняла авторитет перебежчика в глазах дружков уголовника, и он чутьем уловил надвигающуюся опасность — потерю атаманства. И потому решил не упускать случая, чтобы поставить перебежчика на место.
— У нас жлобам дают по сопатке!
Миклашевский, занятый своими мыслями, сразу не обратил внимания ни на слова уголовника, ни на тон, какими они были произнесены. Лишь последняя фраза насторожила его. Уйти от удара ногой, уклониться он не смог. Лишь инстинктивно качнулся телом, мгновенно среагировав на опасность, и одновременно провел левой рукой самый обычный отбив, как не раз выполнял этот прием в бою на ринге, отбивая кулак, так что нога уголовника, едва коснувшись тела, врезалась носком тяжелого сапога в стену.
— А-а! Шкура продажная! — взревел уголовник, кидаясь на Миклашевского.
Но Игоря уже на старом месте не оказалось. Он был в стороне и в следующую секунду находился на ногах.
— Ты что, сдурел? — Миклашевский пытался унять уголовника. — Охолонь чуток!
— Я те покажу, стерва! Пасть разорву и зенки повыкалываю!
Миклашевский драться не хотел. Он понимал невыгодность своего положения — что можно сделать одной рукой? А вокруг внимательные пары глаз следят за каждым движением, готовые в любой миг поддержать своего вожака.
— Бей гада!
Игорь привычно уклонился в сторону, и кулак уголовника резанул воздух возле самой головы, пройдя в считанных сантиметрах рядом с ухом. Уголовник решил тут же нанести удар левой рукой, целясь попасть в нос, «разбить сопатку». Миклашевский, не подымая рук, качнул тело в другую сторону, и кулак уголовника снова просвистел мимо.
Игорь видел прямо перед собой глаза вожака с мутным, безумным блеском, ноздри его раздувались, злая до зелености бледность покрыла щеки, вырисовывая рубцы былых потасовок, следы ножевых или бритвенных порезов, синевой темнели следы чьих-то зубов на кончике носа, и неприятно топорщилась редкая белесая щетина, отросшая на щеках за последние дни.
— На! Получай!.. Вот тебе!.. Вот! — выкрикивал прерывисто вожак.
Он бил не тычками, а со всего размаху, широко выбрасывая руку, вкладывал в удар всю силу. Но и эти удары, длинные и размашистые, чем-то похожие на плохие свинги, Миклашевский парировал легкими, отработанными на тренировках защитными нырками, приседая на ногах, пропуская кулаки над своей макушкой. Со стороны это выглядело весьма даже забавно: вожак колотил кулаками воздух. И в застывшей тишине камеры послышались легкие смешки. Не понимая, что же на самом деле происходит, почему он никак не может «подцепить» кулаком занудистого перебежчика, уголовник лютовал.