— Но почему же? — спросил он. — Если верно то, что вы сказали, а именно что днем ни один служивый не показывается на дорогах, значит, я могу совершать свои прогулки гораздо спокойнее, чем до сих пор.
— Сейчас здесь стало опасно, — сказал Хайншток. — Раньше было больше расхлябанности. Теперь здесь стало опасно.
— Я догадываюсь, что вы имеете в виду, — сказал Шефольд. — Эта новая часть никак не проявляет себя, и потому она опаснее, чем прежняя. — Он помолчал. — Конечно, это бывает, — продолжал он, — бывают художники, которые буквально прячут какую-нибудь краску на картине, чтобы она производила более сильный эффект.
— С живописью это вообще не имеет ничего общего, — сказал Хайншток.
«Как глупо, — подумал он, — что я позволил себе прийти в такое раздражение». Насколько он знал Шефольда, теперь последует лекция, которая продлится минут пятнадцать и будет содержать точное доказательство того, что это имеет много общего с живописью. Он немало удивился и почувствовал облегчение, когда Шефольд продолжил разговор по существу.
— В прифронтовые деревни я все равно не захожу и никогда не заходил, — сказал он. — Я хожу в Айгельшайд, Хабшайд, Хольних.
Это правда: Шефольд избегал главной Полосы обороны. Следуя советам Хайнштока, он использовал лесистую долину ручья восточнее Хеммереса и таким образом обходил немецкие рубежи. Хайншток нехотя дал ему такой совет; только поняв, что этого человека невозможно удержать от прогулок по немецкой территории, он показал ему по карте путь через лес, на опушках которого размещались оборонительные позиции. Лишь иногда его прочесывали разведгруппы, но, вероятно, лишь до того места, где кончались красные ели и начинался ольшаник. Всякий раз, когда появлялся Шефольд, Хайншток первым делом смотрел, не намокли ли его брюки от влажной почвы ольшаника, но они всегда были сухими: человек легкомысленный, Бруно Шефольд выбирал сушь соснового леса, вместо надежной, хоть и влажной, чащи в долине. Так он доходил до дороги, ведущей в Бляйальф, наносил визит Хайнштоку, потом оказывался в Айгельшайде, или Хабшайде, или еще дальше в тылу.
— Меня очень беспокоит Шефольд, — сказал как-то Хайншток Кэте; это было, когда Динклаге еще не появлялся на горизонте, а в Винтерспельте и окрестностях царила 18-я мотодивизия, это воплощение расхлябанности. — Пока все здесь было неустойчиво, он мог разгуливать сколько душе угодно. Но теперь, когда фронт установился, его поведение просто безумно. И ведь он даже не шпион союзников. Для этого он слишком приметен и к тому же слишком безобиден. Он расхаживает просто так.