Однако Кейла Даннинг — эта высокая и, на взгляд Майкла, слишком худая женщина с длинными ярко-рыжими волосами — как-то сумела его растревожить. А мысль о том, что Кейла даже не сознавала, какую власть имеет над ним, его вовсе не успокаивала.
Когда он все же решился взглянуть в сторону танцплощадки, его сразу бросило в жар. Да, вот она, Кейла. Стоит в одиночестве и разглядывает танцующих. Без всякого кокетства. Скорее, с интересом.
Впервые Майкл увидел ее вчера. Он сидел на пляже, беседуя с пожилой женщиной в инвалидной коляске, когда вдруг какое-то шестое чувство заставило его поднять глаза. И в этот момент — на белом, выжженном солнцем песке, на фоне лазоревых волн — он увидел ее.
— Это моя Кейла, — улыбнулась миссис Даннинг.
Ему показалось, что его ослепило солнце. Она была вся воплощением истомленных жарой тропиков — трепетных, ярких и темных. Женщина, сотканная из огня и желания! В ее рыжих, с медным отливом волосах как будто запутались отблески солнца.
Желание — сладостное и тягучее, словно мед, — разлилось по его телу. Такого Майкл не испытывал уже давно. И хотя он старался призвать на помощь свою обычную ироничную отстраненность, на этот раз трюк не сработал. Токи желания, бурлящие у него в крови, оказались сильнее воли.
А потом он испытал разочарование, смешанное с облегчением. Когда сияющая богиня подошла ближе, она обернулась самой обыкновенной женщиной: высокой и даже не стройной, а просто худой, с лицом вполне заурядным. Ее грудь и талия были скрыты под бесформенной линялой джинсовой рубашкой, и только длинные голые ноги, чуть тронутые загаром, как бы таили некое обещание.
Но теперь, глядя на нее в полумраке бара, он чувствовал, как тело его словно оживает, наполняясь желанием, которое граничило с болью.
Тусклый свет разноцветных фонариков омывал бледную кожу Кейлы, переливался бликами в рыжих кудрях, отчего ее лицо казалось окруженным ореолом размытого свечения, в котором чувствовался какой-то тревожный накал. Вчера ее волосы были собраны на затылке, но сегодня она их распустила, и в этой небрежной прическе также таилось некое смутное обещание.
Он опустил глаза и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. На столике в вазе стояли цветы, и их тонкий тропический аромат был исполнен какого-то странного, извращенного эротизма. Ему вдруг захотелось смять эти цветы и отшвырнуть подальше. А еще лучше — усыпать ими кровать, а потом уложить Кейлу прямо на эти дурманящие лепестки и любить ее долго и страстно, пока она полностью не покорится его ненасытной воле!