Смочив кожу вокруг швов яблочным сидром, снимающим зуд, и наложив на раны тампон, Энни забинтовала.
Рейф стоял с поднятыми руками и, нахмурясь, смотрел на свой бок.
– Зачем ты сегодня сделала повязку такой толстой? – Она аккуратно завязала ткань.
– Чтобы защитить раны.
– От чего? – Он снова надел рубашку через голову и
– заправил ее в брюки.
– В основном от тебя, – ответила она, наводя порядок
– в своей медицинской сумке.
Что-то проворчав, Рейф стал надевать куртку, потом взял маленький топорик.
Энни взглянула на острое лезвие.
– Тебе не нужно рубить дрова – вокруг на земле еще полно хвороста.
– Это не для дров. Я собираюсь расширить загон для лошадей. – Он надел через голову чехол для ружья и вложил в него винтовку, так что она легла ему на спину. – Надевай пальто. Сегодня холоднее, оно тебе понадобится.
Энни молча подчинилась. Проще было делать то, что он ей говорит, даже если она не видела никакой необходимости проделывать такую работу с загоном раз они собираются пробыть здесь еще всего пару дней. Она пыталась убедить себя, что Рейф скоро отвезет ее в Серебряную Гору, если будет поправляться так же быстро. Еще только несколько дней – искушение исчезнет и она окажется дома, целая и невредимая, сохранившая невинность. Она, конечно, сможет устоять в оставшееся время: в конце концов, Пенелопа оберегала свою непорочность от посягательств пылких ухажеров Целых двадцать лет, ожидая возвращения Одиссея.
Они отвели коней на полянку, где Рейф, соорудив путы, отпустил их пастись. На обратном пути к хижине они набрали Дров и сложили их прямо у входа.
Затем Энни помогала ему сделать несколько простых силков, и эта работа увлекла ее. Из бечевки и гибких палочек, срезанных топором, Рейф ухитрился изготовить несколько ловушек разных видов. Под его присмотром последнюю она сделала самостоятельно. Он был терпелив, но настаивал, чтобы Энни переделывала силок до тех пор, пока не получилось так как надо. Когда она закончила, щеки ее горели и от работы, и от холода.
Энни наблюдала, как легко его длинные мускулистые ноги преодолевают крутые подъемы на обратном пути к хижине, и думала о том, что для нее становится привычным вот так идти позади него, а вокруг нет ничего, кроме бесконечных гор и тишины. Они настолько изолированы от мира, будто остались последними людьми на земле, последними мужчиной и женщиной. Ее сердце сжалось при этой мысли, и Энни поспешно прогнала ее, потому что, если она позволит подумать о себе как о его женщине, она погибла. Он почувствует это так же, как, по-видимому, угадывал все, – повернется к ней и посмотрит на нее своими светлыми, пронзительными глазами. Он все увидит на ее лице и возьмет ее, возможно, прямо тут же, на холодной лесной земле.