Люсинда решила, что для гирлянд лучше всего подойдут лампочки персикового цвета, и поручила Роанне заказать их. После десятка звонков Роанна нашла их на складе в Бирмингеме.
На такое количество народу не хватало стульев, даже принимая во внимание, что люди будут танцевать или бродить по парку. Еще нужно было пригласить музыкантов, заказать цветы и нанять машинистку, чтобы она напечатала приглашения. Все уже было готово, и Роанна занималась тем, что надписывала адреса на конвертах. Раньше это делала сама Люсинда, и однажды Роанна спросила, почему бы ей не нанять кого-нибудь, ведь сидеть и часами надписывать конверты было безумно скучно. Тогда Люсинда безапелляционно ответила, что леди должна лично приглашать своих гостей, и Роанна навсегда запомнила ее слова. Это была старая традиция аристократов Юга, которая свято соблюдалась.
Теперь она внимательно просматривала список приглашенных. Скука, конечно, но зато она чувствовала себя продолжателем семейных традиций. Это делали и ее бабушка, и прабабушка, и прапрабабушка, женщины, которые были частью ее, в ней жили их гены, хотя, похоже, их род мог на ней заглохнуть. Ведь ей нужен только один мужчина, а он к ней равнодушен. Конец семьи, конец истории.
Роанна помотала головой, чтобы выбросить мысли об Уэббе, и погрузилась в дело. Она привыкла заниматься всей бумажной работой, сидя за столом, но сегодня утром, придя в кабинет, увидела там Уэбба. Чувство дискомфорта, внезапно охватившее ее, не имело ничего общего с той волной счастья, которая захлестывала ее при виде него.
Она перешла в маленькую солнечную комнату в задней стороне дома, чтобы продолжить там свою работу, но после пятнадцати минут сидения на стуле он стал казаться ей орудием пытки, и Роанна, взяв подставку, перешла работать на диван, хотя это тоже было не самое удобное место.
После ленча Уэбб поехал навестить Ивонн, и Роанна с облегчением перешла в кабинет. Усевшись на свое привычное место, она почувствовала себя совсем по-другому.
Когда-то она впервые ощутила себя нужной, работая здесь, а теперь тут новый хозяин. Но зачем огорчаться по поводу потери каких-то символов власти? Уэбб — единственный человек, который достоин этой власти, и теперь все стало на свои места.
Вначале она не обращала внимания на усталость и продолжала аккуратно надписывать конверты, но внезапно ее глаза стали закрываться, и требовались невероятные усилия, чтобы продолжить работу. Последние две ночи ее терзал страх, что, заснув, она вдруг станет ходить во сне по дому, и в результате каждую ночь в общей сложности она спала не более двух часов. А присутствие Уэбба, шорох его движений тоже не способствовали сну.