Когда в тот вечер, напугав меня до полуобморочного состояния, отец выходил из комнаты, неожиданно показалось, что он сильно постарел, сгорбился и даже руки безвольно болтались вдоль тела. Даже сквозь страх пробилась жалость. Так жаль…
Ночью в гостиной, что сразу за кухней, сильно кричали. Я не стала прислушиваться, хотя голоса были знакомые — отец спорил и ругался с дядей. Не знаю, о чем, но часто повторялись слова «деньги» и «убью».
Следующим утром отец вернул меня к бабушке. В небольшом домике практически у самого болота страшное известие о просыпающейся во мне шайнарской крови неожиданно перестало быть страшным.
Когда мы с бабушкой (которая была матерью отца) остались вдвоем, она рассказала то, что знала про мою мать. Оказалось, та пришла неизвестно откуда и некоторое время жила в этой самой деревне. Народу здесь совсем мало и никого особо не волновало, что чужачка наполовину шайнарка. Поэтому и мне боятся нечего…
И с отцом мать познакомилась, когда он приехал навестить бабушку. А вскоре отправилась вместе с ним в город. Через год отец привез на воспитание младенца женского пола, то есть меня, потому что мамы не стало. Подробностей бабушка и сама не знала, и мне не советовала спрашивать. Мать умерла родами, повторяла, запомни и смирись.
Жизнь снова наполнилась красками: лето золотом и лазурью, зима — серебром и серым бархатом.
Вместе с вьюнком во мне проявилась магия, непонятная неуправляемая сила, с которой ни я, ни бабушка не знали, что делать. К счастью, никакого вреда от нее не было и быть не могло, насколько знала бабушка, разрушением владеют только темные маги, светлые в основном занимаются защитой, а шайнары — преображением, превращением одной материи в другую. Иногда я брала в руки листок, а через секунду он светился бледным светом и становился гладким прохладным кусочком ткани. Иногда превращался в хрупкое на вид, но совершено несгибаемое пальцами ажурное украшение — стебелек, от которого расходились сплетенные между собой тонюсенькие прожилки. Такие игрушки очень ценились местной детворой, а позже и женщины стали украшать ими себя и свою одежду, так что от происходящего была одна только польза.
Никогда в моих руках не менялся предмет размером больше моей ладони. Вначале, после первого раза, когда сорванный одуванчик вспыхнул белым светом и стал серебристым, словно выполненным искусным ювелиром предметом из металла, я жутко испугалась. Несколько дней боялась прикоснуться к бабушке и даже к самой себе. Потом рискнула… Поймала на болоте лягушку и, закрыв глаза, сжала в ладони. Представлять, что она станет бездушной статуэткой было очень страшно, но я должна была знать точно! Ведь иначе будет риск для бабушки и остальных жителей… Или для соседского щенка с белым пятном на носу, который всегда так радовался моему появлению!