— Видишь ту картину на стене? Мне ее подарила на свадьбу Нермин. Когда она сама выходила замуж, мы с папой решили подарить ей картину того же самого художника и нанесли ему по этому поводу визит. Если бы ты видел, сынок, до чего обрадовался самый знаменитый художник Турции, что в его дверь в кои-то веки постучались покупатели, как тщательно, но безуспешно пытался он скрыть свою радость, как он кланялся чуть не до земли, когда мы уходили из его дома с картиной в руках, — ты бы никому не пожелал стать художником в этой стране. Вот почему я не рассказываю знакомым, что ты перестал ходить в университет. Когда эти люди — «безмозглые», по твоему выражению, — узнают, что ты отказался от ожидавшего тебя прекрасного будущего, бросил университет и собрался зарабатывать на жизнь живописью — что ж, может, они и купят у тебя картину-другую, из жалости или чтобы посмеяться надо мной и над папой. Но они никогда не позволят своим дочерям выйти замуж за художника. Почему, как ты думаешь, отец той милой девочки, которую ты рисовал, отправил ее в Швейцарию, едва только узнал, что она в тебя влюблена? В нашей нищей стране, среди безвольных, слабых и невежественных людей ты сможешь, не сломавшись, прожить такую жизнь, какую ты заслуживаешь, только если у тебя будет настоящая профессия, только если ты будешь богат. Поэтому, сынок, пожалуйста, не бросай учебу, иначе будешь потом горько раскаиваться. Вот этот твой Ле Корбюзье — он ведь тоже хотел стать художником, но выучился же на архитектора!
Желание убежать и раствориться в ночных улицах Бейоглу, смешанное с чувством вины, неоновым светом мерцало в моей голове. Теперь я понял, что эти темные, грязные, зловещие, любимые мои улицы давно уже заменили мне утраченный второй мир. Я знал, что сегодня не буду ссориться с мамой, — потому что сейчас открою дверь и уйду, и город утешит меня; а после, вернувшись домой, я сяду за стол и попытаюсь облечь в слова магическую атмосферу его улиц.
— Я не буду художником. Я стану писателем.
Отбирая фотографии для этой книги, я испытывал то же волнение и порой замешательство, которые сопровождали и ее написание. Большая часть фотографий взята из архива Ары Гюлера, находящегося в его доме (одновременно это и фотостудия, и музей) в Бейоглу, где он провел почти всю свою жизнь. Изучая этот архив, я часто сталкивался с хорошо мне знакомыми в детстве, но с тех пор забытыми образами старого Стамбула (например, буксир, опускающий трубу, чтобы пройти под мостом, на стр. 371–372) — при встрече с ними я испытывал ностальгию по былым временам и одновременно удивление: до чего же странным все тогда было. Иногда фотография с удивительной точностью воспроизводила мои собственные, личные воспоминания (например, фотография заснеженного Галатского моста на стр. 411). Архив Ары Гюлера, представляющийся мне поистине неисчерпаемым, — уникальная сокровищница стамбульских пейзажей и образов стамбульской жизни с 50-х годов XX века до наших дней.