Неизвестно как, она очутилась на скамье, почувствовала на себе его тяжесть, видела напряженное лицо, снова и снова ощущала медленные, глубокие толчки. Наслаждение усиливается, она протягивает руки, обнимает его за шею, чуть не плача от счастья.
А потом ничего. Он уходит, сон кончается, остаются лишь слова: «Где ты сейчас, девушка?»— и боль сожаления, что она не с ним.
Образ Ниала еще не рассеялся. Он сидит спиной к огню, золотые отблески играют на широких мускулистых плечах, создают ореол над длинными черными волосами. Такие же черные волосы покрывают грудь, сбегают тоненькой шелковистой полоской к животу, на длинных ногах рельефно обозначены мышцы. Более сильных ног у человеческого существа Грейс никогда не видела, да и все тело его казалось вырезанным из каменных глыб. Ничего удивительного, если учесть, что большую часть жизни он играл тяжелым мечом, бился с врагами, управлял боевым конем, сжимая его бока коленями, не только носил стофунтовые доспехи, но и сражался в них. Это тело воина, превращенное в оружие, рабочий инструмент.
И все же Ниал оставался просто человеком: истекал кровью, болел, одиноко сидел в комнате, пил, раздраженно удивлялся, почему какая-то женщина то вдруг появляется, то бесследно исчезает. Тем не менее у нее создалось впечатление, что во сне он разговаривал именно с ней.
Если бы он… если бы она в самом деле была с ним… то легла бы рядом и постаралась скрасить ему жизнь. Видимо, у него жар. Холодное полотенце на лбу принесло бы ему облегчение. Грейс почему-то не сомневалась, что он окажется ужасным пациентом, вместо того чтобы отдыхать, заставит ее лечь с ним, а вскоре его рука начнет бродить у нее под рубашкой…
— Проклятие! — простонала Грейс, зажимая глаза ладонями.
Она тяжело дышала, внизу живота стало горячо и мокро. Плохо уже то, что ей снятся эротические сны, но еще хуже, что она предает Форда, мечтая о Черном Ниале и наяву. Рука продолжала сжимать пистолет, металл холодил ей висок. Осторожно положив его на место, Грейс вытянулась на постели, хотя заснуть даже не пыталась. Господи, еще нет и одиннадцати, значит, она проспала всего час. Вполне достаточно, во всяком случае для того, чтобы Ниал успел овладеть ее подсознанием.
Восемь месяцев у нее внутри лишь черная пустота, где нет места ни смеху, ни солнцу, ни голубому небу, ни грозам. Пусть так будет и впредь, это проще и безопаснее. Если бы она не оставалась бесчувственной, то не выжила бы. За восемь месяцев она ни разу не заплакала — даже слезы отступали перед суровым холодом, окружавшим ее. Ниал пробивал трещину в ледяной стене, и когда-нибудь она рухнет.