Гневный, жалобный монолог с подушки:
– Все со мной было, а этого еще не было… Какое мое письмо в Литгазету? Кто им сказал, что я что-то писала в Литгазету?!. Я написала им. По адресу, указанному на конверте… Из-за меня погибает молодежь… Разве я могу это выдержать? За что? Я ведь их только оглаживаю, объясняю, что теперь лучше стало. Я ведь хрущевка. Хрущев сделал для меня самое большее, что может сделать один человек для другого: вернул мне сына. Но из-за меня погибают чужие сыновья. Мои стихи губят людей. Мои письма губят. Я ни с кем не должна переписываться, никому отвечать. Я заметила: стоит мне ответить – корреспондент смолкает. Каждый раз. Теперь понятно, почему. Только за границу мне дозволено отвечать – чтобы там, упаси Бог, не подумали, будто мне чинят препятствия в переписке. А внутри я не должна писать никому, никому! И что за судьба моя! Ни у кого такой нет.
Она еще долго жаловалась, подминала непокорную подушку и просила совета.
Я ей сказала, что напрасно она так мучается, что ведь мальчики пострадали не из-за ее письма им, а из-за своего – ей…
– Но ведь они пишут о каком-то моем письме в Литгазету! – простонала она.
– Но ведь это провокация и ложь!
– Посоветуйте! – повторяла Анна Андреевна.
Что я могла посоветовать? Провокация тут явная,
цель – выловить «сердитых молодых людей», да и Ахматовой напомнить о Жданове. Неясно только, как распределены роли, кто таков Гена… Я повторяла, что как бы там ни было, а ее вины тут нет. Мальчикам надо попытаться помочь; Фрида, конечно, не откажется снарядить экспедицию в Новосибирск – у нее много друзей среди порядочных и умных журналистов, связанных с юристами. Кто-нибудь съездит в Новосибирск – повидается с мальчиками и девочками, узнает толком, что там случилось, и, главное, объяснит малышам, что Анна Андреевна, разумеется, в Литгазету никакого письма не писала… (Стон с подушки: «Зачем это я стану донесения писать? Товарища Лесючевского из меня делают на старости лет»…) И пусть ребятишки выучат назубок, по складам, слово пер-лю-страция… Да и без перлюстрации, неужели они воображали, что в Аитгазете так-таки и перешлют письмо Ахматовой, не полюбопытствовав его прочитать? Да ведь в каждом «отделе писем» каждой газеты существуют специальные товарищи со специальным заданием… Пора бы юношам понимать, где живут.
– Все равно. Если не я виновата, то мои стихи, – ответила Анна Андреевна.
– Да ведь «Реквием» до них дойти еще не мог! А остальные стихи напечатаны. И стихи ваши не губят, а спасают людей.
– Все равно, – повторила Анна Андреевна печальным голосом, но уже чуть спокойнее. – До сих пор мои стихи вредили мне одной, теперь вредят другим.