следует перечитывать Чехова».
– Вы сегодня очень красноречивы, – сказала Анна Андреевна с подчеркнутым высокомерием и равнодушием. – Жаль, что вашу лекцию слышала я одна: вам бы на кафедру перед студентами… Но все-таки: что у вас там за томы в портфеле?
Я вынула из портфеля два красных тома: Герцен, томы шестнадцатый и семнадцатый нового, академического издания. Мне было уже за себя очень стыдно – за свой назидательный тон. Я тихонько сказала, что сейчас читаю Герцена, читаю каждую свободную минуту и таскаю с собой в трамваях и троллейбусах. Сказала, что он пленяет меня своей, никем еще не изученной поэтичностью; что он, конечно, мыслитель, политик, но «Колокол» – это сборник статей-поэм, статей-стихов, эпиграмм, плачей, надгробных речей, заупокойных молитв, пророческих песнопений, формул, звучащих, как поговорки, пословицы, так они емки и точны, и пора бы уже изучать слово Герцена, как изучают поэтическое слово… Но главное, конечно, то, что в наше время Герцен необыкновенно уместен; всеми средствами художнически работающей мысли он заставляет думать о нашем прошлом и нашем будущем. В 1962 году меня неотрывно тянет читать, что писал Герцен, о чем он вспоминал, о чем думал в 1862-м, в 1863-м. Ведь на нас сейчас идет 1963-й. Сто лет назад время в России было кое-чем похоже на наше, теперешнее – именно своею двойственностью, трудно было угадать, что куда повернет. После великого освобождения крестьян в 61 году – злодейства в Польше, а эти провокационные пожары, ненужные ссылки, ненужные казни!.. У нас после великого освобождения заключенных – Венгрия, кровь, и опять будто мобилизуется сталинщина… Что дальше – не поймешь… Я читаю и перечитываю подряд и в разбивку, что им написано в 1862-м и в 1863-м… Главный мотив, что Россия пробудилась и нельзя ей дать уснуть снова, нельзя позволить эпохе Александра Второго превращаться в эпоху Николая Первого. Герцен в 1862 году боится возврата к николаевщине и, говоря о тогдашнем усмирении Польши, поминает расправу с восстанием 1831 года. Он говорит, что в тридцатые годы русские были менее виновны, чем в шестидесятые, потому что тогда они были в забытьи, а со смертью Николая очнулись.
– Прочтите что-нибудь вслух, – сказала Анна Андреевна и с дивана пересела в кресло. – Я вижу, у вас там и закладки. Читайте так, без значения, я хочу вспомнить звук.
Я несколько струхнула, потому что закладки у меня случайные. Подобраны не по годам и плачам и вообще не по образцам. Но начала читать.
– Герцен говорит о зверствах русских над поляками после восстания 31 года, при Николае.