Каравай – русское слово. Караваева – сугубо русская фамилия. А вот мистицизм, реакционность, фантастика – эти слова пришли в наш язык оттуда же, откуда и наименование «Серапионы» – с того же проклятущего Запада. Уж если берешься поносить без разбора все западное, то к чему тебе, казалось бы, «визионерство», «реакция», «мистицизм»?
Не примечательно ли: ярые гонители низкопоклонства перед гниющим Западом словечка не способны сказать на родном языке? Живого русского языка они не знают, не чувствуют; вводить в него иностранные слова в соответствии со складом и ладом русского (как умеет только народ и поэт) – они не умеют; по-русски они умеют только ругаться. Перечитайте их циркуляры, постановления, доклады, рецензии – слов без приставки а или анти, без окончания изм или ист для них просто нет. Попалось им на язык русское слово «наплевать» – они сотворили из него «наплевизм».
«Наплевизм Зощенко». «Наплевист Зощенко».
Персонажи «Сентиментальных повестей» и «Уважаемых граждан», все, кого прозорливый сатирик и наивный проповедник добра Зощенко надеялся усовестить своею сатирою и своею проповедью – мещане-хищники, мещане-карьеристы, мещане-злодеи, надышавшись «новым воздухом» постановления, сошли со страниц зощенковских книг и кинулись на своего разоблачителя. «Крой его, робя! Хватай! Здеся! Сюды, братцы, сюды загоняй! Бери его, братцы!»
С Ахматовой расправиться было сложнее. Трудность состояла в том, что в годы войны ее имели неосторожность признать патриоткой. Раньше была она раз и навсегда камерная-камерная, буржуазная-буржуазная, писала только о своих мизерных любовных переживаньицах, но Великая Отечественная война (именно Великая Отечественная – Первая мировая не в счет) внезапно пробудила в ней патриотку. Такие стихотворения Ахматовой, как «Славно начато славное дело», «Nox», «Победа у наших стоит дверей», разрешалось даже похваливать и не за что-нибудь, а за патриотизм; «Мужество» напечатано было 8 марта 1942 года не где-нибудь, а в «Правде», Ц.О.
Но вот в 46-м году велено доказать, что Ахматова всегда, во все времена, и даже во время Великой Отечественной войны, была равнодушна к судьбам народа и России. А так как Муза Ахматовой всегда была Музой истории, а так как любимицей ее Музы всегда была родная земля («Чтобы туча над темной Россией / Стала облаком в славе лучей» – постоянная молитва поэта) – тут голой брани оказалось недостаточно, тут в ход пошло мелкое мошенничество: критики передергивали строки и даты, как шулера – карты. Так, 14 сентября 1946 года Тамара Трифонова в «Ленинградской правде», в статье, озаглавленной «Поэзия, вредная и чуждая народу», под довоенным стихотворением 1941 года смело поставила «1942», и вышло, будто Ахматова во время ленинградской блокады совершала прогулки по городу, любуясь отражением золотых шпилей в водах каналов и рек.