Но кто испугался бы меча, тот тотчас бы успокоился, взглянув на лицо его обладателя. Это было худое лицо, с опушенными книзу бровями и нависшими светло-льняными усами, — доброе, простодушное, как у ребенка. Эта обвислость усов и бровей придавала лицу озабоченное, печальное и вместе с тем смешное выражение. Он похож был на человека, над которым люди издеваются, но пану Скшетускому он понравился с первого взгляда за это простодушное выражение лица и прекрасную солдатскую выправку.
— Пан наместник, — сказал шляхтич, — ваша милость, значит, от пана князя Вишневецкого?
— Так!
Литвин молитвенно сложил руки и поднял глаза к небу.
— Ах, какой это великий воин, какой рыцарь, какой вождь!
— Дай бог Речи Посполитой таких как можно больше!
— И верно, верно! Нельзя ли мне поступить под его знамя?
— Он будет рад вашей милости!
Тут в разговор вмешался пан Заглоба:
— У князя будет тогда два вертела для кухни, один — вы, другой — ваш меч… Или нет, он наймет вас палачом и велит вешать на вас разбойников или будет вами сукно мерить. Тьфу, как вам не стыдно, вы, человек и католик, а длинны, как змей, или как басурманский лук.
— Слушать гадко! — сказал литвин терпеливо.
— Как величать вас прикажете? — спросил пан Скшетуский. — Пан Заглоба так перебивал вас, когда вы говорили, что я, извините, ничего не понял.
— Подбипента!
— Повсинога!
— Герба "Сорвикапюшон" из Мышиных Кишек.
— Вот потеха! Я пью его вино, но назовите меня дураком, если это не басурманские имена.
— Давно вы из Литвы? — спрашивал наместник.
— Вот уже две недели в Чигирине. Узнав от пана Зацвилиховского, что ваша милость будет здесь проезжать, я ждал, чтобы под вашим покровительством предложить князю свои услуги.
— Скажите мне, ваша милость, зачем это вы носите под мышкой такой меч палача?
— Не палача, пан наместник, такие мечи крестоносцы носили! Ношу его, потому что он добыт в бою и давно уж в нашем роду. Еще под Хойницами он был в литовских руках, вот я его и ношу.
— Но ведь эта махина, должно быть, страшно тяжела! Разве для обеих рук?
— Можно обеими, можно и одной.
— Покажите-ка!
Литвин обнажил меч и подал его, но рука Скшетуского сразу опустилась. Ни замахнуться, ни ударить свободно! Попробовал было обеими руками, но и это было тяжело. Пан Скшетуский немного смутился и обратился к присутствующим:
— Ну, мосци-панове, кто сделает крест?
— Мы уж пробовали, — ответило несколько голосов. — Один пан комиссар Зацвилиховский поднимает, но креста и он не сделает.
— Ну а ваць-пан? — спросил пан Скшетуский у литвина.
Шляхтич поднял меч, как тросточку, и взмахнул им несколько раз в воздухе с необычайной легкостью: в комнате засвистело и по лицам прошел ветер.