— А, черт! — пробормотал Заглоба, и руки у него опустились. В эту минуту в шатер вошел Фирлей, каштелян бельский.
— Ваша светлость, — сказал он, — мои люди поймали казака, который говорит, что сегодня ночью будет штурм.
— Мне уже сообщили об этом, — ответил князь. — Все готово; пусть только поторопятся с постройкой валов.
— Они почти кончены.
— Это хорошо! — сказал князь. — К вечеру мы переберемся! Потом он обратился к четырем рыцарям:
— После штурма, если ночь будет темная, выйти лучше всего.
— Как так? — спросил Фирлей. — Разве вы, ваша светлость, предполагаете сделать вылазку?
— Вылазка будет своим чередом, — ответил князь, — и я сам поведу ее, но мы теперь говорим о другом. Эти господа решились пробраться через неприятельский стан и дать знать королю о нашем положении.
Каштелян от изумления широко раскрыл глаза и по очереди посмотрел на рыцарей.
На лице князя появилась довольная улыбка. У него была эта слабость, и он любил, чтобы удивлялись его воинам.
— О господи! — сказал каштелян. — Значит, есть еще на свете такие сердца! Клянусь Богом, не стану я вас, Панове, отговаривать от этого смелого предприятия.
Пан Заглоба покраснел от злости, но ничего не ответил и лишь сопел, как медведь; князь задумался на минуту и потом промолвил:
— Но я не хочу даром проливать вашу кровь и не согласен пустить вас всех четверых. Сначала пойдет один; если его убьют, то неприятель не замедлит похвастать этим перед нами, как он хвастал смертью того моего слуги, которого схватили под Львовом. Итак, если убьют первого, пойдет второй, затем, в случае надобности, третий и четвертый. Но, быть может, первый пройдет счастливо, и потому я не хочу подвергать опасности остальных трех.
— Ваша светлость… — прервал Скшетуский.
— Такова моя воля и приказ, — с ударением сказал князь. — Но, чтобы примирить вас, я объявляю, что первым пойдет тот, кто первый предложил.
— Это я! — проговорил Лонгин с сияющим лицом.
— Сегодня вечером, после штурма, если ночь будет темная, — добавил князь. — Никаких писем к королю я не дам; что вы видите, то и расскажете, а в знак полномочий возьмите этот перстень.
Подбипента взял перстень и поклонился князю, а он обнял рыцаря и, несколько раз поцеловав в голову, сказал взволнованным голосом:
— Ты так же близок моему сердцу, как брат… Да ведет тебя и проведет Царь Царей и Царица ангелов, воин Божий!
— Аминь! — повторили староста красноставский, пан Пшиемский и каштелян бельский.
У князя были слезы в глазах, — ибо это был истинный отец рыцарей, — остальные присутствующие плакали, а Подбипента дрожал от пыла, и его чистая, смиренная, покорная и геройская душа радовалась близости жертвы.