— Вы уже одеты для званого вечера, — произнесла она, глядя прямо в гневные глаза Толли. — Кажется мы уже договорились, что хотя бы о своей собственной репутации вы можете побеспокоиться. Поэтому придется поехать с нами.
В каком бы состоянии ни пребывала его нога, Тереза знала, что Толли Джеймс не из тех, кто позволяет принудить себя делать то, чего не хочет. Поэтому, когда он в очередной раз выругался и принялся спускаться по ступеням, Тереза ощутила облегчение, смешанное с волнением. Он все-таки собирался поехать. С ней.
— Я не нуждаюсь в вашей помощи, черт возьми, — прорычал Бартоломью, отводя руку Терезы.
— Но вы ведь сами положили мою руку туда, откуда только что сбросили.
— Лишь потому, что ошибался относительно вашей способности мыслить здраво. У вас меньше ума, чем Бог дал котенку.
Вновь нахмурившись, Тереза быстро спустилась вниз и подняла с пола трость, прежде чем Бартоломью успел пожалеть, что так недальновидно отказался от ее помощи. Сжав трость в руках, девушка ждала.
— Ничего не ответите мне на это? — с издевкой спросил Толли, слегка запыхавшись после тяжелого спуска по ступеням.
— Что вас подвигло на поцелуй сегодня: отсутствие у меня здравого смысла или цвет моих глаз? Или, может, причиной послужило расставание с воображаемой женщиной, в доме которой вы якобы жили? — ответила Тереза вопросом на вопрос, гневно сверкнув глазами.
Чувственные губы Бартоломью слегка дрогнули, прежде чем его лицо вновь приобрело хмурое выражение.
— Цвет глаз.
— О, в самом деле?
— Да. Всегда был неравнодушен к серому цвету.
— Хм.
Конечно же, Тереза ему не поверила. Вполне возможно, что Толли Джеймс тоже был озадачен своими чувствами к Терезе, как и она эффектом, производимым им на нее. В любом случае из этого не выйдет ничего хорошего. Полковник Джеймс был злобным, постоянно остерегающимся чего-то человеком, который едва не ударил Терезу по лицу, а спустя мгновение страстно поцеловал. И все же что-то заставляло Терезу постоянно думать о нем на протяжении двух последних дней. Мысли о Толли Джеймсе не покидали ее, даже когда она танцевала, каталась верхом или беседовала с другими джентльменами, совершенно не скрывающими от нее своих матримониальных намерений и соблюдающими при этом правила хорошего тона.
Когда Толли наконец достиг последней ступени, Тереза протянула ему трость.
— Спасибо, — буркнул он, хотя в его голосе совсем не слышалось благодарности. — И не просите меня танцевать сегодня с вами. Мы оба знаем, что это невозможно.
— Я и не собиралась просить об этом, — ответила Тереза, когда они с полковником вышли через дверь для слуг и медленно двинулись к парадному крыльцу дома. — Теперь только вы будете приглашать меня на танец.