Все лето подходящих случаев выпадало — хоть отбавляй. И дома все складывалось удачно — отец постоянно куда-то уезжал, забирая с собой большую часть стражи. Ничто не мешало покинуть дворец, не стояло на пути, и, все же, как он ни спешил навстречу с чудом, прочь от того, что каждой ночью превращалось у него на глазах в полный призраков и живых мертвецов проклятый богами и демонами склеп, что-то необъяснимое удерживало на месте, нашептывая на ухо: "Подожди. Еще не время…" И вот, только теперь, когда в мир пришла осень, этот голос умолк.
Он боялся проспать, а потому не ложился вовсе — так и просидел в нетерпеливом ожидании половину ночи на подоконнике, разглядывая сквозь узкое оконце — вытянутый островерхий прорез в каменной стене — ночное небо. Полное великого множества звезд оно не просто притягивало взгляд, но завораживало, не отпуская ни на мгновение, уводя шаг за шагом, миг за мигом все дальше и дальше от земного дома в бесконечность небесных просторов.
Ветер взъерошивал длинные непослушные волосы, норовя закрыть глаза. Но, при этом, не позволяя заснуть, ледяным дыханием заполнял складки одежды, спешил пробежать ледяными пальцами по спине.
Юноша зябко поежился, потер плечи, пытаясь таким образом согреться, однако когда рука сама собой потянулась к лежавшему рядом теплому шерстяному плащу, резко отдернул ее, упрямо качнув головой: "Ну уж нет!" — почему-то уверенный, что, стоит ему укутаться, и сон, круживший над головой, ожидая своего мига, подчинит разум своей власти. А ему было никак нельзя засыпать. Только не в эту ночь: на заре из города уходил, наверное, последний в этом году караван торговцев — оставалось уже совсем ничего до тех пор, как выпадет снег, сделав горы неприступными.
Глядя на то, как луна бредет по созвездиям, отмеряя часы ночи, он от нетерпения теребил лямку заплечной сумы, которую собрал еще накануне и уже раз двадцать проверил, боясь забыть какую-нибудь необходимую в дороге мелочь. Разумеется, все самое важное вроде ножа, огнива и нескольких монет было рассовано по множеству карманов, которыми изобиловали его штаны и рубаха — бесцветно серые и совершенно неприглядные на вид, но удивительно удобные и, главное, теплые.
В какой-то миг, не выдержав, он соскочил с подоконника и, закинув за плечи суму, решительно пересек погруженный в полумрак зал.
"Пора — не пора, пойду, — решил он. — А то засну еще. Или замечтаюсь".
С ним такое случалось: задумался о чем-то — и потерял счет времени, не замечая смену дня и ночи.
Однако возле двери он остановился, прижавшись ухом к ровному, словно камень, но в отличие от него теплому и, как казалось — живому дереву створок, замер, прислушиваясь к происходившему по другую сторону.