— Неужели действительно это был только сон? — он шевельнулся — осторожно, боясь резкой вспышки боли в избитом, израненном теле. И вновь ничего, лишь какая-то непонятная глубокая вялость, когда любое усилие оказывалось недостаточным, каждое движение — замедленным.
Стоило ему приподнять голову над подушкой, как мир перед глазами заплясал, спеша соскользнуть за грань реальности, сознание повело, уводя во мрак. Страшно захотелось вновь лечь, обретая надежную опору, но он не позволил себе этой еще совсем недавно казавшейся ему совершенно безобидной уступки своей слабости. Плотно стиснув губы, он упрямо продолжал движение вперед, пока не оказался сидящим, покачиваясь, на краю каменного ложа с босыми ногами, спущенными на холодный пол. Еще миг — и он стоял. Пусть нетвердо, покачиваясь на словно вдруг онемевших ногах, с опущенной на грудь головой и закрытыми, чтобы не видеть, как кружится перед ними мир, глазами.
Между тем, к нему кто-то подскочил, схватил за руки, поддерживая, зашептал на ухо что-то неразборчивое…
Должно быть, это были слуги. Странно. Чего ради они пришли среди ночи в его покои? Он точно помнил, что никого не звал. Да и зачем? Ему ничего не было от них нужно. Ведь, кем бы они ни были, реальными людьми или порождением еще одного, нового сна, они не могли ему помочь понять, где настоящий мир, а где — выдуманный.
"Действительно. Вполне возможно, что я и сейчас сплю. И мне снится совершенно глупый сон, навеянный бредом болезни…"
По-прежнему остававшиеся для него невидимыми слуги, которые даже одним своим присутствием убеждали его в мысли о том, что они — порождения сна, поскольку слишком уж нереальными казались, пытались ему что-то объяснить, крича издалека, так что их было почти не слышно, и уж совсем невозможно разобрать ни слова, в то время, как ледяные, как у призраков, руки тянули его куда-то, словно увлекая в небытие.
Аль сопротивлялся им, сколько мог, но очень скоро у него закончились силы, и юноша сдался:
"Ладно, пусть. В конце концов, это только сон, ничего со мной не случится… Тем более, — уже вновь лежа в постели, под меховым одеялом, на грани между сознанием и беспамятством, думал он, — он все равно не отпустит меня до тех пор, пока не произойдет то, что должно случится… А потом я проснусь… Только и всего…" — глаза сами начали слипаться, мысли — затихать, словно удаляющиеся шаги. И вот уже мрак наполнила тишина, манящая и дурманящая, прекрасная в своем совершенстве, и немного пугающая, ведь не известно, что скрыто за ней.
И ему приснился новый сон. С одной стороны — простой, с другой — совершенно необычный. Потому что с первого мгновения и до последнего он совершенно точно знал, что спит. И не удивлялся этому. И не хотел проснуться, спеша оставить нереальный мир позади. Нет, он жил им, идя по знакомым с младенчества залам царского дворца, в ожидании того, что будет дальше.