— Это он поджег?
— Нет, какой вы глупенький! Зачем ему? Вероятно, бросил сигарету. Горела гума, ну… как это по-русски? Гума…
— Резина?
— Да, да. Вы, наверно, уже расспрашивали дворника? Он погасил.
— А как вы думаете, зачем Крафту понадобился семейный альбом Марины Юрьевны? — спросил Цаголов.
— Представить себе не могу! Может быть, он хотел сделать приятное Марине, спасти ее реликвии. В альбоме, кажется, были портреты Леонтовича. Немцы так сентиментальны.
Сослан молча улыбнулся. В шляпной картонке пахло эфиром или какой-то непонятной дрянью. Он обнаружил в ней еще автомобильные очки.
Капитан спрыгнул на пол со своей сомнительной добычей:
— Вы разрешите, госпожица, закончить протокол?
— Пожалуйста, — милостиво разрешила Милочка. — И пусть все это забудется.
Она подошла к Шустову и предложила ему то, что привык получать в дар красивый горец.
— Заходите… Без них, не правда ли? — тихо сказала она младшему лейтенанту, показывая пальчиком на капитана и понятых. — Есть такая чисто русская травка…
— Травка?
— Да. Трын-трава. Вы помните, поется: «И порастет травой забвенья…» Вы придете?
Вместе со Славкой завязывали они пачки конфискованных книг. Милочка накрест обматывала их шелковым шнурком, и пальцы их соприкасались.
— Вы милый мальчик! — игриво сказала она, забрасывая движением головы прядь волос со лба.
— Как это сказать по-болгарски? — кисло спросил Сослан, играя желвачками на скулах уже не столько ради дела, а, вернее, по инерции.
— Он много нежен муж! — певуче произнесла кокетка и замерцала на прощание красивыми черными глазами.
Но теперь уже капитан Цаголов торопился к выходу. Он пропустил впереди себя милую болгарскую девушку, на лице которой было написано отвращение, и молчаливого непроницаемого истопника чиновничьего клуба. Последним, позже автоматчиков, с независимым видом садился в машину младший лейтенант Шустов.
— Детская игра! Все, что ты напридумал, — это вилами по воде! Сложность момента в том, что мы еще не проглядываем всю цепь событий, а из обрывков можно что угодно насочинять. Особенно, если, как ты, гнуть и выгибать любой факт как удобнее.
— Товарищ полковник, давайте снова по порядку…
В этом ночном разговоре, возникшем случайно во время подписывания деловых бумаг, Ватагин выглядел не похожим на себя — раздраженным и нетерпеливым, а Славка тихо сиял. После обыска у Милочки Костенко, когда так просто объяснилось, что семь портретов в альбоме — это семь похожих на Леонтовича мужчин, обнаруженных Мариной в разных балканских захолустьях, младший лейтенант вдохновенно набросал свою версию и только немного удивился, что полковник не прогнал его сразу, — сердится и все-таки слушает.