— Babbo! Babbo!
Какое счастье вновь почувствовать ее в своих объятиях!
— Моя Миранда! Моя Миранда!
Я смотрел на нее и не узнавал. Волосы, убранные под шапочку, открывали изящную лебединую шею. В ушах болтались сережки, на мягкой белой груди покоилось ожерелье. Когда я расстался с ней, она была девчонкой, а теперь передо мной стояла настоящая женщина!
— Это твоя зазноба? — раздался голос за спиной.
Я повернулся и увидел Федерико. Карета остановилась, и он смотрел через окошко на нас.
— Нет, ваша светлость. — Я поклонился. — Это моя дочь Миранда.
Федерико уставился на нее так, что я невольно поежился. Миранда покраснела, склонила голову и промолвила:
— Добро пожаловать в Корсоли, ваша светлость! Каждый день без вас был словно лето без урожая.
Федерико вздернул бровь.
— Ты слышал, Септивий?
Септивий высунул голову в окошко.
— Лето без урожая, — повторил Федерико. — Запиши! Мне это нравится.
Карета покатила дальше. Я взял Миранду за руку, и мы пошли в замок. Когда Федерико вылез из кареты, я увидел, что он обернулся, как бы пытаясь найти нас взглядом.
Я подарил Миранде гребень, розовую воду и шиньон из светлого шелка, которые купил во Флоренции. О кольце, подаренном мне Федерико, я ей не сказал, поскольку отдал его Елене. Миранда, как в детстве, уселась мне на колени, и я поведал ей обо всем, что со мной приключилось. Она в ужасе посмотрела на меня:
— Но, babbo, а вдруг брыластый съел бы ягоды и не умер? Что было бы тогда?
— Не знаю. Я верю, что Господь уберег бы меня.
Миранда задумчиво оперлась пальчиком о подбородок и спросила:
— Раз я твоя дочь, значит, Господь бережет меня тоже?
— Конечно! — воскликнул я. — Конечно!
Я рассказал ей о Елене, о том, что когда-нибудь я женюсь на ней и мы все вместе будем жить в деревне Арраджо. Миранда поджала губы.
— Я бы не вышла замуж за дегустатора.
— Почему?
— Потому что я постоянно боялась бы за его жизнь.
Эта мысль никогда не приходила мне в голову, и после нашего спора с Федерико я не хотел больше об этом думать. Поэтому я спросил:
— А за кого ты хотела бы выйти замуж?
— За принца.
— За принца? Ну конечно, само собой. У тебя есть кто-нибудь на примете?
— В Корсоли? — спросила она, изумленно распахнув глаза.
— Метить высоко — это неплохо, — с улыбкой заметил я. — Птицы, которые летают слишком низко над землей, первые падают под выстрелами. А как же Томмазо?
— Не знаю. И меня это не волнует.
Она пожала плечами, но я услышал лукавые нотки в ее голосе.
Все оказалось несколько сложнее, чем она говорила, и я понял это, когда пришел на кухню. Томмазо, чистивший угрей, еле кивнул мне, в то время как Луиджи и другие повара столпились вокруг меня, желая услышать о путешествии и особенно о случае с брыластым из моих собственных уст. Закончив рассказ, я оглянулся на Томмазо, но его и след простыл. Луиджи сказал, что через две недели после моего отъезда фортуна изменила Томмазо.