Все стражники — круглые идиоты, ей-богу! В какой бы город вы ни приехали, если там есть ворота, а возле них — охранник, он наверняка придурок.
— Это безумие! Как ты мог пропустить ее в такую погоду?
— Она была похожа на святую, — ответил он.
Небо затянули серые тучи. Мягкие жирные снежинки медленно падали на землю, словно гусиные перья из подушек Господа. Я помчался во всю прыть, крича на бегу: «Миранда! Миранда!» В ответ раздался волчий вой. Я молил Бога, чтобы она не столкнулась с волками, чтобы я догнал ее скорее, а если нет — то пусть она успеет укрыться за стенами монастыря! Сугробы становились все выше. Кусты, деревья, трава — все утопало в снегу. Туфли и лосины у меня промокли насквозь, лицо и руки задубели от холода. Я снова позвал Миранду, но ночь поглотила мой крик. Я не видел холмов, а потому не знал, в ту ли сторону иду. Окончательно выдохнувшись, я рухнул на колени — и вдруг подумал, что именно в такой позе видел в последний раз Миранду. Неужели Бог наказал меня за то, что я пытался помешать Миранде исполнить его волю? Я упал лицом в снег и зарыдал, моля о прощении и обещая, что если я найду Миранду, то сам отведу ее в монастырь.
Стоило мне произнести эти слова, как между ветвями деревьев воссиял свет. Дева Мария протянула мне руку и сказала нежным голосом:
— Поспи. Отдохни. А потом я отведу тебя к дочери.
Но другой голос возразил:
— Это не Дева Мария, а Смерть.
Я поднялся и поплелся вперед, проваливаясь в снег по пояс и умоляя Господа спасти меня. И уже на последнем издыхании наткнулся на тело Миранды.
Один Бог знает, как я вернулся в Корсоли, ибо Он сам вел меня. Я постучал в дверь Пьеро. Несмотря на то что было уже за полночь, Пьеро разбудил свою жену и детей и приказал им согреть воды, а сам тем временем завернул Миранду в одеяла. Он сделал ей теплые ванночки для рук и ног, дал лекарств. Мне пришлось вернуться во дворец, чтобы попробовать завтрак Федерико, и я оставил дочь под присмотром Пьеро, который ворковал над ней, как над собственным дитем.
Все свободное время я не отходил от постели Миранды, ибо Пьеро сказал, что ее жизнь в опасности. Томмазо принес бульон и печенье (недуг Миранды подвигнул его стать поваром), а я молился и вытирал ей пот со лба.
Я никогда раньше не бывал в домах у евреев и удивился тому, что у них было все совершенно обычно, как у других людей. Поскольку Федерико вечно жаловался на свои недомогания, я спросил у Пьеро, отчего он не живет во дворце.
— Герцог Федерико не разрешает, потому что мы евреи. А кроме того, здесь, — улыбнулся он, — я ближе к жителям Корсоли.