Минутами мальчик немного оживлялся, потом снова впадал в полусонное безразличие. Сами собой смыкались веки, отяжелевшая голова клонилась на грудь. Стукнувшись обо что-нибудь головой, он вздрагивал и просыпался.
Мастер и помощник по очереди приходили ему на помощь.
— Еще бы с ног не валиться, — зло объяснял Морис, — из-за этого проклятого борова мы вчера не ложились до одиннадцати вечера.
— Что? Был Рамижон? — воскликнул Виктор, резко обернувшись.
— А кто же еще?
Бросив скалку, Виктор одним прыжком очутился у шкафа, где хранились запасы пирожных. Открыл его и посмотрел на опустошенные противни. На свое место он вернулся, пошатываясь.
— Шеф, это же катастрофа, — начал он плачущим голосом.
Однако мастер не расположен был к шуткам.
— Да-да, понятно, — проворчал он, — тем более нельзя терять ни минуты.
Работа закипела. Жюльен чувствовал, что к нему постепенно возвращаются силы. Мастер приоткрыл дверь, и струя холодного воздуха разгоняла сон, освежала и бодрила.
Вскоре появился хозяин. Рогалики были сочтены, уложены в корзину, и Жюльен отправился развозить их по гостиницам. Морис не сопровождал его, и на этот раз Жюльен не съел ни одного рогалика.
Всякий раз, как мальчик открывал корзину, его обдавало волной теплого, вкусного аромата, а поджаристая, хрупкая корочка, как бы дразня, похрустывала под его пальцами. Глотая слюну, Жюльен старался отвлечься, думая о чем-нибудь другом. Выходя из последней гостиницы, он собрал крошки со дна корзины и съел их.
Когда он вернулся, господин Петьо ждал его у дверей.
— Надень чистую шапку и куртку. По воскресеньям ты с утра под началом хозяйки. В цех возвращаться не будешь.
Когда Жюльен вошел в столовую, госпожи Петьо там не было, в комнате сидела какая-то старуха и курила.
При виде мальчика она поднялась.
— А, это и есть новенький! — сказала она. — Как тебя зовут?
— Жюльен Дюбуа, мадам.
— Ах да, Жюльен. Моя дочь только что мне сказала, да у меня уже вылетело из головы.
Она держала сигарету большим и указательным пальцами, желтыми от табака. Говоря, она открывала рот с неприятной гримасой, искажавшей лицо. Во рту торчали корешки зубов, темные, как жженый сахар.
Ее прерывистый смех шел откуда-то из глубины легких, где клокотала мокрота. Она закашлялась, подошла к потухшей печи и сплюнула. Отдышавшись, спросила:
— Итак, мальчик, ты хочешь стать кондитером?
— Да, мадам.
— А представляешь себе, какое это трудное ремесло?
Жюльен кивнул. Стоя у двери, он не сводил глаз со старухи.
Она дважды пыталась зажечь окурок, размокший от слюны и расползшийся, наконец сердито швырнула его в печь. Затем снова уселась, облокотилась на стол, склеила языком три листка папиросной бумаги и открыла пакет табака.