- И что мне делать?
- Разрешите посмотреть квартиру?
- Конечно.
- У вас во двор окна комнат выходят?
- Только на кухне.
Они вошли на кухню.
- Вот как хорошо, - засмеялся Мартынов, - занавесочка славная у вас.
- Какая занавесочка? - непонимающе спросила Елена.
- А вот эта, в пол-окна, пестрая. Ее и днем заметишь. Если Копытин придет, вы ее задерните.
Война войной, революция революцией, а Мясницкая такая же нарядная. Правда, подоблезли золотые буквы на вывесках торговых фирм, новые названия советских учреждений появились, но тротуары чистые, даже потрескавшиеся стекла магазинов горели на солнце.
Что и говорить - московское "сити".
Да и народ здесь привычный, одетый добротно. Меха, сукно дорогое, трости.
Копытин остановился напротив дверей с вывеской "Валютный отдел".
Дверь двухстворчатая, сбоку милиционер с наганом на ремне прыгает от мороза.
Ничего. Пусть себе прыгает пока.
И вдруг на той стороне - дама в чернобурой шубе, шапочка на брови натянута. Копытин перебежал улицу:
- Ольга Григорьевна!
Остановилась, взглянула изумленно:
- Господи, Виктор!
Щелкнул каблуками, наклонился к руке. Ольга Григорьевна оглянулась.
- Вы с Юга? - спросила шепотом.
- Так точно.
- Как там?
- Наступаем.
- Скоро ли в Москву?
- Трудно, очень трудно. А вы как здесь, Олечка, как муж?
- Трясемся, ждем обысков, реквизиций.
Копытин взял ее под руку и повел по Мясницкой.
- Милая Олечка, передайте Петру Львовичу, что есть шанс уехать на Юг.
- Не может быть!
- Тихо, ради бога, тихо. Я через несколько дней уезжаю, могу взять вас с собой.
- Но это опасно.
- Нисколько. Мы поедем в поезде Международного Красного Креста.
- Вы наш спаситель.
- Ждите, - сказал Копытин, - и учтите, что под флагом Красного Креста можно провезти все. В Москве очень неспокойно. Чекисты убили Бориса Аверьяновича Басова, забрали его редчайшую коллекцию.
- Я слышала, Виктор, это ужасно, - глаза Олечки наполнились слезами.
- Алешу Климова убили. Вашего поклонника.
- Господи, Алешу? За что?
- Он хотел справедливости.
- Виктор, - Ольга схватила Копытина за рукав, - спасите нас. Умоляю!
- А ваш папенька, Григорий Нилыч?
- Он сидит на своих камнях. "Это - для истории. Это - для искусства". Ах, Виктор, вы же знаете отца. Попробуйте поговорить с ним сами.
Копытин поглядел на Ольгу, усмехнулся, дернул щекой:
- Попробую.
Несколько минут назад Манцев вернулся от Дзержинского. Разговор с Феликсом Эдмундовичем был обстоятельным и долгим.
И, сидя в кабинете, Манцев снова и снова вспоминал его, думая над словами председателя ВЧК и МЧК. Манцева всегда поражало смелое, аналитическое мышление Дзержинского, неожиданность его решений, тонкое знание политической обстановки.