— Но цыпочка — что надо, стоит того, чтоб ее увидеть, — забормотал он.
— Не смей и думать, — пригрозил он суровым шепотом. — Если только ты себе что-нибудь позволишь, то, ей-богу, я…
— И что ты сделаешь? Убьешь меня, да? — Новый взрыв хохота. — Да это все равно что нос себе отрезать — дескать, пусть лицу будет хуже! А куда, черт возьми, мне податься? Не скажешь? Домой нельзя, на работу тоже…
Дверь тихонько отворилась, и в комнату вошла Рут, тоже едва державшаяся на ногах.
— Я перезвоню. — И он быстро нажал отбой.
— Кто это звонил среди ночи? — равнодушно спросила она. На ней был халат, она зябко ежилась, обхватив себя руками. Глаза Рут были мутными, опухшими, волосы затянуты в конский хвост. Она казалась такой хрупкой, словно, всего лишь повысив голос, можно было сбить ее с ног и переломить пополам. И снова, второй раз за эту ночь, он растаял и потеплел и, двинувшись к ней, распахнул объятия.
— Да так, один знакомый, — шепнул он, гладя ее волосы. — Пьет где-то, вот и названивает. Надоел. Бедолага несчастный, — тихо докончил он и, щелкнув крышкой мобильника, кинул его в груду плюшевых медведей. — Ты-то как? — Он чуть отстранился, вглядываясь в ее лицо. Голова ее горела, ее бил озноб, и она дрожала в его объятиях.
— В порядке. — Она криво улыбнулась.
— Ни в каком ты не в порядке, возвращайся назад в постель, а я принесу тебе полотенце.
И он нежно поцеловал ее в лоб. Она прикрыла глаза и обмякла в его руках.
А он чуть не разомкнул объятие, чтобы огласить комнату воплем торжества оттого, что впервые за долгое время почувствовал, что она прекращает вражду с ним. Ведь уже полгода, как, даже отдаваясь ему в постели, она оставалась холодной и неуступчивой, словно выражая этим свой протест, неприятие всех его свойств и привычек. И сейчас он наслаждался этим моментом, сознанием, что она наконец-то сменила гнев на милость.
Тут засигналил брошенный в груду плюшевых медведей мобильник; он дрожал, вибрировал в лапах медвежонка Паддингтона. На дисплее высветилось лицо Лу, и он отвел глаза, не в силах вынести собственный вид. Теперь он понимал чувства Рут.
— Опять этот твой приятель, — сказала Рут, слегка отстраняясь, чтобы он мог взять телефон.
— Нет, ну его! — Не желая отвечать на звонок, он опять привлек ее к себе. — Рут, — ласково сказал он и взял ее за подбородок, чтобы видеть ее газа, — прости меня.
Рут взглянула на него сначала с изумлением, а потом пристально и с подозрением, словно ожидая подвоха. Какой-то подвох, несомненно, тут был, если Лу Сафферн попросил прощения. Слова «прости» в его лексиконе вообще не было!