— Здравствуйте, Юрий Михайлович.
— Садись… Чаю нам, — приказал он помощнику. — А может, чего покрепче?
— Нет, спасибо. — Ельцов сел.
— Ну говори, что у тебя за нужда?
Ельцов положил перед генералом ходатайство.
Генерал внимательно прочитал его, постучал пальцами по столу.
Пауза затянулась.
— Слышал я об этом, — задумчиво и как-то неуверенно сказал он. — Догадываюсь, какая шобла состряпала это дело. Значит, мешал он им?
— Кому-то помешал точно, — ответил Игорь Дмитриевич.
— А у него квартира-то была?
— Была, да сплыла, бывшая жена ее разменяла.
— Значит, будет жить у тебя?
— У себя он будет жить. Он в этой квартире родился.
— Ну что ж, — замминистра улыбнулся, — посмотрим.
Он взял красный фломастер и наискось написал резолюцию.
— На, Игорь Дмитриевич, прописывай племянника и скажи ему, чтобы аккуратней был.
Ничего этого Ельцов-старший Юре не рассказал. А зачем? Важен результат.
Слава Шатров ушел на свою общественную службу, пообещав вернуться к вечеру с группой проверенных бойцов. Дядька плотно закрыл дверь в свою комнату, оставив племянника одного. Юра сел за письменный стол, раскрыл папку. Там лежали права, предъявительская книжка с одной записью на три с половиной тысячи, доверенность на дядькины «жигули». На первое время денег хватит, а там он что-нибудь придумает.
Ельцов сидел за столом, наслаждаясь тишиной и покоем. Тихий гомон неспешной дворовой жизни доносился из окна, но он был практически неощутим после тяжелого, мрачного шума зоны.
От крепкого кофе и двух рюмок хорошего коньяка мысли стали ясными и точными, как после долгого, успокаивающего сна. Теперь надо было думать, как жить дальше.
Из партии его исключили, стало быть, в журналистику хода нет. Правда, оставались приятели, готовые помочь. Он мог стать безымянным автором на радио. Писать за кого-то сценарии и дикторские тексты на кинохронике и научно-популярной студии, получая жалкую половину. Может делать литзаписи за генералов и знатных производственников.
В Союзе кинематографистов тоже могут узнать о его делах и наверняка исключат. Правда, есть последняя гавань, куда с трудом добираются потрепанные штормом корабли, — профком литераторов. Народ там демократичный и добрый. Юрий знал многих ребят, состоящих в этой богадельне. Профком давал общественный статус и возможность называться профессиональным литератором. Но человеку, принятому туда, надо было печататься и представлять свои работы и справки о заработках.
Конечно, можно взять псевдоним, писать какие-то брошюрки во второсортных издательствах, печататься в ведомственных газетах. Но судимость висела на его плечах, как тяжелый мешок. Через год он должен был подавать ходатайство о ее снятии. Кто напишет бумагу для суда? Профком?