Цидковский набросал на нее бинты. Они поползли через края, и создавалось впечатление, что бак переполнен. Тайник на случай опасности!
Зная эсэсовцев, можно было не сомневаться, что они станут совать нос во все углы, но далеко обойдут бак с его отвратительным содержимым. Это понимал и Кремер, и Цидковскому оставалось только заверить лагерного старосту, что впредь один из его людей постоянно будет на страже и в случае приближения опасности ребенка в одну минуту…
— Ты понимаешь, — тараторил Цидковский, воодушевленный удачной выдумкой, — бинты — вон, ребенок — в бак, закрыть крышка, бинты наверх. Dobrze!
Цидковский напряженно всматривался в лицо Кремера, ожидая знака согласия.
Кремер покорно опустил глаза.
Лучшей возможности, по-видимому, не было. А дальнейшее зависит от случая. Если эсэсовцы обратят внимание на бак и потребуют, чтобы его опорожнили — Кремер оглядел трех обступивших его поляков, — ребенок умрет, а с ним и эти три храбрых человека. В их глазах, казалось, светилось то молчание, с которым они пойдут на смерть. Три пары глаз были устремлены на него. Он не помнил имен этих людей и ничего не знал о них. Серо-синяя полосатая одежда заключенных болталась на их истощенных телах. Пусть в складках их лиц разрослись кустики бороды, как мох в рытвинах земли, пусть от недоедания обострились их скулы, но глаза сверкали неугасимым светом на изможденных лицах. Ни голод, ни иные страдания не могли замутить этих ясных глаз. Они, как светочи, продолжали посылать лучи из бездны человеческого унижения. Только пистолетный выстрел зверя в сером мундире мог погасить этот блеск. Но и тогда его угасание было бы подобно тихому закату светила, а мрак смерти стал бы легким покрывалом, окутывающим вечную красоту.
Кремер, правда, не думал именно так, но переживал в глубине души нечто подобное.
Цидковский дружески кивнул ему. Этот привет простого человеческого сердца простерся между двумя людьми аркой моста, который никто и никогда не сумеет разрушить.
Кремер подошел к нарам. Осторожно погладил он малыша по головке, ничего не сказал и только подумал: «Бедный майский жучок!..» Он вспомнил о коробке с крышкой в дырочках, куда он сажал жучков, когда был мальчишкой.
Какая тяжесть лежала на сердце у Кремера! Для ребенка он теперь сделал все, что было возможно. Но сколько еще нужно было сделать! Разве не держал этот ребенок, сам того не ведая, в своих невинных ручонках ту нить, на которой все висело?
Задумчиво смотрел Кремер на маленькое существо. Гефель и Кропинский попали из-за него в карцер. Десять человек из вещевой камеры были из-за него уведены бог знает куда. Тысяча решительных борцов, неизвестных и неузнанных, находились в непрестанной опасности, а теперь вот эти три добрых поляка окружили ребенка, готовые защищать его голыми руками.