Все это меня очень угнетало. Несколько дней я ходил как в воду опущенный. За что я ни принимался, все валилось из рук. Мне не хотелось есть, а по ночам я не мог уснуть. Часто слезы, словно горошины, катились по щекам. Я очень много размышлял, но так и не решил, что же делать, как поступить.
И сейчас, рассказывая это, вспоминая обо всем этом, я не могу понять, как смог тогда выдержать.
Ромас видел, как мне тяжело. Он помогал выполнять порученную мне работу, частенько делал ее за меня. Однажды ночью он пробрался к моей кровати и предложил:
— Пойдем к главному ректору монастыря Филиппу Ринальди. Он ведь здесь самый старший. Пожалуемся. Он не позволит тебя обижать...
— Но ведь это опять же непослушание. Слышал, как нам объясняли, что без него не сможем обрести спасения? Ректор может и не принять, а наставник еще больше разгневается. Миссиям в первую очередь нужны ремесленники. В читальне я листал «Салезианские новости» и обратил внимание на статью ректора, где говорилось, что для миссий необходимо подготовить побольше агрономов и техников.
— Но ведь обещали же! — продолжал подбадривать меня Ромас. — Помнишь, как вчера объяснял наставник. Вначале было слово, слово бога, как и Скелтиса, а потом уж только обещанный мир. Но тебе этого мира уже не обещают. Так для кого было предназначено это слово?
Утром, когда мы вернулись после молитвы из базилики, наставник велел нам идти в трапезную, а сам куда-то отправился по делам. Когда мы проходили мимо здания, в котором находился ректорат, я глянул на Ромаса. Он кивнул головой. Мы метнулись в подъезд и помчались вверх по лестнице. Вскоре мы очутились в просторном коридоре и, запыхавшиеся, с волнением и дрожью постучали в двери кабинета ректора. Я уже хотел было бежать назад, но в это время двери открылись и появился наш наставник.
— А вы здесь зачем? — от удивления он округлил глаза и не знал, что делать: прогнать нас или впустить. Из глубины комнаты послышался голос, приглашающий войти, и мы оба шмыгнули в кабинет.
За огромным столом сидел плотный монах в черной рясе. На его носу поблескивали очки в золотой оправе. Увидев нас, он тоже был удивлен. Стало ясно, что не нас он надеялся здесь увидеть.
— Что вам надобно, дети мои? — спросил он, изучающе глядя на нас, словно желая заглянуть в наши души. — Может быть, вас кто обидел? Не бойтесь. Если можно будет помочь, поможем...
Мы с Ромасом стояли в оцепенении. Я не смел говорить при воспитателе. Мне чудилось, что вот сейчас нам с Ромасом не только поставят по минусу, но и балл по поведению снизят. Гимназии не видать не только мне, но и Ромасу. Зачем он встревает в мои дела? Может быть, он такой смелый оттого, что его дядя священник. Его меньше заставляют работать, не следят за ним и... не ставят минусов. Тех, у кого родственники - ксендзы, Бирбилас опекает, а тех, кто не имеет заступников, норовит всячески ущемить.