— Один момент, разрешите, — раздался чей-то звонкий голос. Обращаясь ко всем собравшимся, Урсула покраснела. — Я… я хочу сказать, что… не согласна с господином директором Зивекингом. Я в два раза моложе его, и то кое о чем знала. Так что, я думаю, и он тоже знал об этом. И господин Хинтерленер тоже знал. Да и остальные господа тоже…
— Как вы смеете, фрейлейн Бекерат? — взорвался Зивекинг. — Что вы говорите? Закройте рот!
Болэнд встал и строго сказал:
— Господин Зивекинг, пусть фрейлейн Бекерат выскажется. Всем интересно ее послушать. Мы никому не закрываем рот. Прошу вас, фрейлейн Бекерат!
Урсула прекрасно понимала, что это выступление будет стоить ей места в «Бавариафильмкунст», но она продолжала:
— Я уже сказала, что у нас в доме обо всем этом кое-что знали. Я была тогда маленькой, но помню, что о таких лагерях говорили. Не в нашей семье, отец запрещал нам, хотя сам тоже знал об этом. И я не могу себе представить, что господа, которые тогда уже работали, ничего не слышали… В этих лагерях содержались миллионы людей, сейчас это доказано. Они работали на дорогах, на полях, в каменоломнях…
— Прошу вас, — прервал ее господин Риим, гример из Берлина. — Догадываться кое о чем и мы догадывались. Например, когда забрали Ганса Отто, об этом знал весь коллектив «Дейтчетеатер»…
— Видите, господин Риим, значит, знали, — послышался чей-то голос из задних рядов. Он принадлежал одному из столяров. — А вы, господин Манке! У вас же собственная вилла была под Линцем! Маутхаузен, который мы только что видели на экране, всего в нескольких километрах от нее. Вы наверняка знали об этом…
— Господин Лакнер, я попрошу вас! — перебил говорившего Зивекинг. Он горел желанием найти золотую середину. — Высказывайтесь по существу.
Обер-лейтенант Колер кивнул головой, но столяр стоял на своем:
— Господин Хинтерленер, на вашем письменном столе фотография Траунзее, по которому вы со своей семьей ездили в Ишл. А на противоположном берегу этого озера находился концлагерь. Неужели вы ничего не замечали? А вы, господин Галингер? — Это был звукооператор. — Вы же местный, из Мюнхена! И вы уверяете, что люди вашего возраста ничего не слышали о Дахау?
— Господин Лакнер, я предупреждаю вас в последний раз! — не выдержал господин Зивекинг.
Колер тоже не мог оставаться равнодушным.
— Простите, господин Болэнд, но и я скажу несколько слов. — Это он сказал по-английски, а затем начал по-немецки: — Знаете, господа, в этом году мне пришлось допрашивать тысячи ваших граждан. И почти каждый из них утверждал, что ничего не знал о концлагерях. Но когда тот или иной из них попадал в трудное положение и вынужден был говорить о своем нацистском прошлом, то неожиданно оказывалось, что у каждого был друг — или еврей, или социал-демократ, или коммунист, — которого он лично прятал от властей или даже спас от смерти. Что вы мне на это скажете, господин Зивекинг?…