— Ответь мне, — повторила Пеппер.
— Я сделал выбор, — ответил он едва слышно. — Видит бог, в мире столько несчастных людей! Я не хочу пополнять их число, делая кого-то несчастным.
— Ты сам страдаешь от своего излишнего благородства, — сказала Пеппер, стараясь придать своей реплике презрительный оттенок.
Он резко повернулся и посмотрел ей в глаза — этого она и добивалась. Теперь, когда их взгляды встретились, она продолжала более уверенно:
— Ты не можешь сказать, что выбрал меня, Тор. И как бы ни закончилась эта наша маленькая игра, победой, поражением или равным счетом, я заставлю тебя это понять.
— Но, Пеппер…
— Ну хорошо, твоя мать не могла не волноваться из-за отца. Моя мать тоже не могла. Наши отцы уходили навстречу опасности, делая несчастными наших матерей. Это их почти разрушило, твою мать в конце концов уничтожило. Но меня так не разрушишь! И не потому, что меня меньше пугает опасность, не потому, что я меньше люблю, а потому, что я могу сама с этим справиться.
Он посмотрел на нее в недоумении:
— Ты ничего не говорила мне о своих родителях…
— Мой отец был полицейским, — сказала Пеппер, глядя Тору прямо в глаза. — У него не было необходимости служить. Он происходил из состоятельной семьи. Но отец был полицейским до мозга костей, он был преисполнен заботой о людях и ненавидел несправедливость. Он любил свою работу. Еще он любил мою мать. Он два года уговаривал ее выйти за него замуж — она боялась стать женой полицейского.
Мой отец как-то объявил, что может перейти на более спокойную работу. Но маме была свойственна особая сила. Она знала, что не имеет права заставлять его идти на такую жертву. Если бы она попросила его оставить опасную службу, он согласился бы — из любви к ней. Но она его не просила. Она слишком любила его, чтобы вставать у него на пути.
Я пережила то же, что и ты, Тор. Всякий раз, когда отец был на дежурстве, мама вздрагивала от каждого телефонного звонка, бледнела, стоило кому-то постучаться в нашу дверь.
Я видела, как она прижимается к его груди, чтобы отсрочить на секунду расставание, как она никуда не хотела уходить, если он был дома. Вначале я была слишком мала и не видела в этом ничего необычного. Я думала, что у всех детей мамы так нервничают, когда отцы на работе.
Потом я стала старше. И тогда у меня открылись глаза. Я видела, как она, нервничая, грызет ногти, как она ходит по комнате из угла в угол. Я видела, как она смотрит по телевизору глупенькую комедию с застывшими от ужаса глазами, ожидая, что в любую минуту передачу прервут специальным выпуском и сообщат о жертвах среди полицейских. И я привыкла, что после каждого такого выпуска нам сразу же звонил отец, сообщая, что он жив. Он знал, как мучительна для матери тревога.