21 сентября 1938 г., когда Прага вынуждена была согласиться с передачей Судетов немцам, на нее стала давить Варшава. Поляки требовали передачи Тешинской Силезии, где проживало 80 тыс. поляков и около 120 тыс. чехов. На границе проходили многочисленные провокации, организованные польским правительством под лозунгом освобождения Тешина. Это сейчас в Варшаве любят говорить о страданиях и жертвах, тогда польские политики предпочитали выражаться по-иному.
25 сентября 1938 г., когда чехи заявили о готовности предоставить полякам такие же права, как и немцам (имелись в виду гражданские права в пределах чехословацкого государства), поляки перекрыли границу с ЧСР, а уже на следующий день ее начали переходить польские воинские части. Представители Парижа и Лондона, пытавшиеся протестовать, в прямом смысле этого слова наткнулись на закрытые двери:“В момент кризиса для английского и французского послов были закрыты все двери. Их не допускали даже к польскому министру иностранных дел. Нужно считать тайной и трагедией европейской истории тот факт, что народ, способный на любой героизм, отдельные представители которого талантливы, доблестны, обаятельны, постоянно проявляет такие нехватки почти во всех аспектах своей государственной жизни. Слава в периоды мятежей и горя; гнусность и позор в периоды триумфа. Храбрейшими из храбрых слишком часто руководили гнуснейшие из гнусных! И все же всегда существовали две Польши: одна боролась за правду, а другая пресмыкалась в подлости” (Уинстон Черчилль. «Вторая мировая война». Кн.1. М., 1991. с.147).
Под давлением грубой силы чехам пришлось идти на уступки, что и было сделано в ноте от 30 сентября. Вечером 1 октября 1938 г., после того, как приходит известие о капитуляции Праги перед требованиями Варшавы, министр иностранных дел Польши Ю.Бек произносит речь: “Честь и родина начертаны на знаменах армии. Они же определяют мышление каждого ответственного за политику поляка. Они высечены в сердце каждого гражданина - поэтому нас и уважают”. Иначе говоря, руководители Польши считали, что уважения достойна лишь сила. Непонятно, на что они могли жаловаться потом и что осуждают теперь, забывая этот период своей истории.
Уважали ли подобного рода деятелей тогда, в 1938 и 1939 гг.? Сомнительно. По мнению Черчилля, все обстояло совсем наоборот: “Героические черты характера польского народа не должны заставлять нас закрывать глаза на его безрассудство и неблагодарность, которые в течение ряда веков причиняли ему неизмеримые страдания. В 1919 году это была страна, которую победа союзников после многих поколений раздела и рабства превратила в независимую республику и одну из главных европейских держав. Теперь, в 1938 году, из-за такого незначительного вопроса, как Тешин (имеется в виду Тешинская Силезия), поляки порвали со всеми своими друзьями во Франции, в Англии и в США, которые вернули их к единой национальной жизни и в помощи которых они должны были скоро так сильно нуждаться. Мы увидели, как теперь, пока на них падал отблеск могущества Германии, они поспешили захватить свою долю при разграблении и разорении Чехословакии”.