Жил, как растение. Перекати-поле. А растениям размышления не свойственны.
Как, спрашивается, мог Диль не поверить, нет, но даже начать допускать мысль о том, что он может сыграть какую-то роль в спасении мира?
Казалось, Дилю лучше бы чувствовать себя в компании Ори, который тоже никакой склонности к размышлениям не имел, но твердо был уверен, что следует делать: драться, чтобы тот, кто должен дойти, дошел и выполнил свое предназначение. Но как-то не сладилось. Вроде бы оба испытывали симпатию друг к другу, но дальше ничего не значащих слов дело не шло. Диль подозревал, что ему мешало слишком легкое отношение орка к необходимости убивать, но что мешало орку? Не слишком разговорчивый Кай порой удостаивал его беседы, но чаще ограничивался теплой улыбкой, которую Диль толковал так: ты мне нравишься, парень, но говорить нам просто не о чем. Чистая правда! Лири тоже стала молчаливой, хотя и была все время рядом. Точнее, он был рядом с ней. Отчаянно хотелось сделать что-то для нее – помочь, поддержать, защитить. Хотя бы от непогоды.
Получалось, что разговаривал он чаще всего с Илемом – или Илем с ним. Это было странно, потому что вору непременно требовалось было докопаться до истины. Но он охотно разговаривал с Дилем, который в этом не нуждался, когда выныривал из своих размышлений и не тратил время на издевки.
Откуда все же такая явная неприязнь вора к принцессе? Диль очень сомневался, что Илема так взволновали жертвы кандийской войны. Он к ближним-то был в очень большой степени равнодушен и заботился преимущественно о себе самом, не могла его так задеть чужая и далекая война, не мог он так относиться к причине этой войны. Может, Лири чем-то напомнила ему Силли?
Однажды он произнес это вслух. Вор хмыкнул.
– Чем? Общего только то, что обе тощие. Эта белобрысая, Силли была черненькая.
– Может, ее положение? Принцесса все же.
– А плевать. У нее положение ровно то же, что и у меня – отбиваем задницы в седлах и пытаемся выкрутиться из неприятностей. Просто она мне не нравится.
– Она девочка совсем.
– Силли едва исполнилось семнадцать, – сухо напомнил Илем, и Диль заткнулся. Не нравится – и пусть, мало ли кто кому не нравится. Не трогал бы лишний раз, ей и так несладко.
День шел за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, и, раз изменившись в солнечный ярмарочный день, ничего не менялось. Все были живы, и раны Ори или Кая, полученные в схватках (надо признать не таких уж и частых), серьезными не назвал бы даже Диль. На орке вообще все заживало, как на собаке. Однажды, когда на них вдруг навалилась целая толпа усеянных шипами рогатых чудовищ, Ори испугал Диля больше этих самых чудовищ. Их теснили, взяли в кольцо, у Диля кончились метательные ножи, причем несколько пропали впустую, отскочив от брони, в которую были закованы чудища, у Лири были на исходе болты. По особенному взгляду Франка Диль вдруг понял, что сейчас снова увидит чудо превращения, но тут Ори взревел, как раненый буйвол, затрясся и вломился в толпу нападавших. Тяжеленный топор летал в его руке, словно соломинка, второй рукой он подхватил огромный шипастый шар на цепи, и молотил так, что Диль не успевал уследить за ним. Там, где продвигался орк, оставалось пустое пространство. И трупы. Он повернул и пошел по кругу, расчищая перед собой путь. Франк раздумал превращаться и присоединился к Каю и Илему, прикрывавшим спину орка. И через несколько минут все кончилось. Немногие уцелевшие улепетывали во все лопатки, а орк, залитый с ног до головы кровью, продолжал реветь, пока Франк не подкрался к нему сзади и особым образом не надавил ему на шею. Ори обмяк и опустился наземь.