Пожалуй, я могу выделить три вида устойчивости: при перемещении я утверждаю себя, при ударе, когда я удерживаю себя от падения, и в броске, когда меня тянут или толкают. Это разные виды воздействий, а значит, я по-разному проявляю устойчивость.
Но ими не исчерпываются все возможности для исследования устойчивости. Когда меня отрывают от земли при броске, а я не даюсь, — это уже не устойчивость, а нечто иное. Скорее, способность воздействовать на противника, выводя из устойчивости его.
Следовательно, я вижу устойчивость не только в себе, но и в другом.
Кстати, как и тогда, когда поддерживаю кого-то — просто так или в пляске.
Что же я при этом такое вижу, что заставляет меня почти непроизвольно бросаться, подхватывая себя, либо другого? Очевиден ответ: тело. Я вижу, как падает тело. Ответ этот не просто очевиден, он излишне очевиден. И я бы не смог преодолеть этой очевидности, если бы однажды мой учитель любков Поханя не сказал мне, что я не умею стоять на ногах.
Это было, кажется, в мой первый или второй день в гостях у него. Я знал, что пришел к мастеру боевых искусств, но не верил, что русский деревенский дед может действительно знать что-то такое, что меня удивит. И я держал себя с внутренним самоуважением — все- таки за мной были бокс, самбо и карате!
— Ты меня не поймешь, — вдруг сказал он.
— Ты на ногах не стоишь. У тебя устойчивости нет…
— Как нет устойчивости?!
— внутренне возмутился я — меня ни разу не сбили с ног ударом за все мои драки. И вообще в драках я побывал на земле только три раза, когда меня просто сваливали толпой, вцепившись в руки и ноги.
Но он предложил мне:
— Вот, давай поборемся. Встань крепенько, как если бы боролся.
Я встал, он протянул руки, как будто бы мы сцепились в захвате за руки, и подергал меня взад-вперед. Я стоял крепко и был вполне уверен в себе. А потом он сказал:
— А вот теперь смотри… — и неуловимым движением освободив свои руки, подхватил меня указательными пальцами под кисти возле запястий. В первый миг я думал, что сейчас перехвачу захват, но вдруг почувствовал, что цепляюсь за его пальцы своими кистями, точно крюками… У меня по телу прошла оторопь, точно внутренняя вспышка: это было невозможно! Невозможно, но я висел на его пальцах и не мог оторваться.
В следующие мгновения до меня начало доходить, что я очень плохо стою.
— Давай, давай, встань покрепче, — тут же подхватил он мою мысль.
Каким-то непонятным мне самому способом я все-таки восстановил жесткость моей стойки. Только руки почему-то по-прежнему цеплялись за его пальцы, и я никак не мог высвободить их, чтобы вцепиться в его руки своими. Так и висел на кистях как на крюках.