— Да вы иезуит!
— Умнейшие были люди, кстати.
— По вашей логике, если бы я заявилась к вам в Штаты, всплакнула бы, поиграла с Жанно в кубики, рассказала бы вам, как я люблю этого малыша…
— Вы вторгаетесь на запретную территорию. Мы говорим о бизнесе и только о бизнесе. Хитрость и ложь в отношениях между близкими людьми недопустимы. И потом, их же сразу видно. Особенно детям. Они знать не знают, а чувствуют. Джонни Мымру терпеть не мог — и не зря.
— Мымра — это кто?
— Это нянька, которая его бросила в тот самый вечер, когда Тревор и Жанет… Такая… зануда старая. Договорились с ней до девяти вернуться — она в девять и ушла. Ничего личного.
— Какой ужас! Он же испугался, наверное?
— Не то слово. Его разбудили полицейске. Представляете — вам четыре года, вы спите в своей комнате, и вдруг лучи фонарей, дядьки чужие в форме…
— Бедный малыш…
— Он потом месяц не разговаривал, мычал и плакал. И никуда меня от себя не отпускал. У меня все руки в синяках были — так он вцеплялся. Собственно, поэтому так у меня и с работой получилось. Ни с какой няней он бы не остался.
— Да. Понимаю.
— Понимаете? Тогда и дальше должны сообразить. Только он успокоился, только мы чуть-чуть выкарабкались из этого кошмара — появляется такая вся из себя красавица-графиня в соболях и жемчугах и говорит, что заберет у меня Джонни. Кого из нас двоих это могло обрадовать? И откуда тут взяться теплым чувствам?
Шарлотта подозрительно задышала носом, чтобы не сказать — засопела. Филип неожиданно понял, что очень устал.
— Знаете что? Давайте еще по одной — и пошли спать. У меня глаза слипаются, а вам еще и вставать рано.
— Да, через три часа…
— А вы плюньте, не ходите никуда.
Шарлотта неожиданно хихикнула.
— Хороший совет, но, боюсь, совет директоров будет несколько… удивлен.
— Эх, не слушаете вы умных советов. Да они будут у вас как шелковые. Ничего, вот передохнем — я вами займусь. Мы кардинально поменяем ваш имидж.
— Филип?
— А? Что?
— А у вас кто-нибудь… остался в Штатах?
— Это вы насчет девушек? Скорее нет, чем да. Думаю, одна барышня будет с ума сходить от беспокойства, но назвать ее «моей девушкой» не позволяет врожденная честность.
— Коллега?
— Бывшая. Собственно, единственный человек, который до сих пор помнит о моем существовании и даже пытается помочь.
— Влюблена в вас?
— Естественно! Мое всесокрушающее обаяние…
— И скромность.
— И скромность, конечно, тоже, но обаяние — в большей степени. Так вот, женщины от меня без ума.
— Все?
— Поголовно.
— Тогда я буду исключением.
— Зря. Да у вас и не выйдет. Вот увидите, скоро вас начнет охватывать приятное томление при одном моем появлении…