Каково происхождение фразы: «Нет истины там, где нет любви»?
иеромонах Иов (Гумеров)
Эти слова были высказаны А.С. Пушкиным в заметке «Александр Радищев», посвященной его книге «Путешествие из Петербурга в Москву»: «Все прочли его книгу и забыли ее, несмотря на то, что в ней есть несколько благоразумных мыслей, несколько благонамеренных предположений, которые не имели никакой нужды быть облечены в бранчивые и напыщенные выражения и незаконно тиснуты в станках тайной типографии, с примесью пошлого и преступного пустословия. Они принесли бы истинную пользу, будучи представлены с большей искренностию и благоволением; ибо нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви. 3 апреля 1836 г. СПб.» (ПСС, т.7, Л., 1978. С. 246).
Гениальный поэт поэтической интуицией приблизился к библейскому пониманию этой темы. Древнееврейское слово эмэт (истина) этимологически связано со словом эмуна. Оба они означают также веру и верность, которые, в свою очередь, находятся в тесной связи с понятиями милость и праведность. Эти важнейшие добродетели, в свою очередь, являются гранями и проявлениями царицы добродетелей — любви. В Священном Писании понятие истина часто передается словом свет, а ложь и неведение — словом тьма. Не имеющий любви, не имеет и истины. Все, что основано на гордыне, самомнении, злобе, предвзятости, холодном расчете и эгоизме, искажает внутренний взор и не приводит к истине. Об этом говорит святой апостол Иоанн Богослов: Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме. Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нем соблазна. А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему глаза (1 Ин. 2: 9–11).
Как прокомментировать с точки зрения православной духовности образ юродивого в «Борисе Годунове» А.С.Пушкина?
иеромонах Иов (Гумеров)
Бориса Годунова А.Пушкин начал в ноябре-декабре 1824 г. в Михайловском по прочтении X и XI томов Истории государства Российского Н.М.Карамзина, а закончил 7 ноября 1825 г. Четыре года спустя в набросках Предисловия к Борису Годунову он писал: «Изучение Шекспира, Карамзина и старых наших летописей дало мне мысль облечь в драматические формы одну из самых драматических эпох новейшей истории. Не смущаемый никаким иным влиянием, Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении характеров, в небрежном и простом составлении планов, Карамзину следовал я в светлом развитии происшествий, в летописях старался угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени. Источники богатые!» (ПСС, Л., 1978, т.7, с. 114–15). В письме к В. А. Жуковскому от 17 августа 1825 г.: «Кстати об элегиях, трагедия моя идет, и думаю к зиме ее кончить; вследствие чего читаю только Карамзина да летописи. Что за чудо эти 2 последние тома Карамзина! какая жизнь!» (ПСС, т.10, с.135). Сцена