– Слушай, Мэйсон, а если того, короеды меньше намоют, ну, не выйдет пятисотка за день? – осторожно спросил Белый, его сейчас волновала собственная судьба.
– Кого колышет? – удивился Мэйсон. – Твои дела. Тебя прикрыли, за тебя отбивку сделали, отморозков наказали, тебя приняли к себе, так и ты будь человеком. Хоть умри, а два с полтиной в день в общак накати. Ты хотел бандитом стать? Так ты им стал. Теперь иди работай.
От подобных успехов хотелось плакать. Спасибо друзьям, приятелям дворовым, согрели душу завистливыми взглядами и речами. Глядели снизу вверх и гомонили:
– Слышь, Белый, а чего тебе Чума сказал? Ты его знаешь, что ли?
– В банду принял, – хмуро сообщил Белый, постепенно приходя в себя. Кто ко мне в команду пойдет?
Теперь ему стало ясно, что ходу назад не будет. Никого не колышет, может он или нет, а двести пятьдесят в день обязан выложить. Только сейчас Белый почувствовал на собственной шкуре, что такое рэкет. Где-то наверху есть бандитский общак, общая касса, которую стережет преступный авторитет по кличке Ижевский. Сам он не грабит, не ворует, не трясет киоски. Он трясет Леню Чуму, страшного, как смерть, а тот держит за горло главарей уличных банд вроде Мэйсона. Сейчас вот и Белый попал на поводок. Теперь он вынужден будет из мальчишек-мойщиков вышибать половину дохода. А почему только половину? Самому ведь тоже надо что-то иметь? Не за просто так ведь делать грязное дело? А зачем тогда самому его делать? Может, стоит сесть на шею шпане помельче? Пусть они короедов чуханят и выручку сдают ему.
Так в паутине вымогательства, опутавшей весь город, появилось ещё одно липкое звено. Нашлось несколько знакомых парней, готовых вступить в шайку Белого. Кто-то из них рассчитывал просто зашибить дармовую деньгу, кто-то таким образом из категории угнетенных перешел в категорию угнетателей, кто-то хотел, как и большинство подростков, оказаться в стае.
Мальчишек-мойщиков пришлось запугивать и бить, поскольку они вовсе расхотели мыть машины. В конце концов ребята Белого насобирали по дворам мелюзги, зашугали как следует и заставили работать на себя. Двести пятьдесят в день уходили Мейсону и дальше к Чуме, полтинник забирал Белый, что-то перепадало остальным из его команды, а мелюзге оставалось только на жвачку. В районе обнаружились ещё две мойки, где трудились мальчишки. Но там движение было слабое, клиентуры мало, и дань, соответственно, оказалась невелика.
Тарзай со своей шайкой больше не проявлялся, только на следующий день после памятной стрелки прибежал от него посыльный, принес пятьсот долларов штрафа. Белый вскоре привык чувствовать себя бандитом, тем более, что ясно осознал – другой жизни у него не будет, Чума не позволит. Теперь и он получил допуск в компанию к Мэйсону, набирался понятий. Учился, как себя вести в милиции, когда арестуют, в камере, на зоне. А арестуют рано или поздно обязательно, с этим надо смириться. Это даже хорошо, поскольку прибавляет авторитета.