– Конечно, нет! Какие-то дела привели вас сюда в ночное время?
– Они самые.
– Ни днем, ни ночью покоя нет, – вздохнул он.
– Это точно. Ирочка Сергиенко не проходила?
– Нет. Не было ее. Определенно, – парень был еще совсем молодым, но старался говорить кратко и веско, нарезая слова, как ломти хлеба.
Он протянул мне ключ.
– Не дадите ли их мне? – спросил Шаповалов.
Я отдала ключи Шаповалову, и он озорно сверкнул глазами:
– Мерси!
Перед дверью офиса Шаповалов помедлил и посмотрел на меня:
– Вам, дамам, лучше отойти в сторону. Мало ли что. Отступите на несколько шагов назад.
Мы с Ульяной, не сговариваясь, отошли и посмотрели на Шаповалова с немым вопросом в глазах.
– Я пройду первым. Вы ждите здесь. Если все в порядке, я выйду к вам или позову. Смотря по обстановке. Вы только раньше времени не заходите и не окликайте меня. Договорились? И прошу мои указания выполнить четко и точно, – прибавил он.
Это все происходило словно бы в другой, чужой жизни, где у меня были «враги», и обстановка была «как на войне», и мой офис стал территорией неведомого противника, превратившись в поле боя.
Я коротко кивнула в знак согласия, и Шаповалов исчез за дверью. Он оставил маленькую щель. Щелкнул выключатель, и из щели протянулся узкий луч света. Ужасно хотелось подойти ближе, распахнуть дверь и пройтись по родным коридорам и комнатам. Но этого делать было нельзя. Категорически.
– Долго нам ждать? – шепотом спросила Ульяна.
Я пожала плечами.
Из-за двери не было слышно никаких звуков, там была мертвая зона, по которой бродил Шаповалов, как умелый сапер, обезвреживающий смертоносные мины. Разве такое может быть на самом деле? У меня?! В офисе, где все так стильно, уютно, по-домашнему, где мы, словно одна семья, все праздники непременно отмечали вместе, и Новый год тоже… Я покупала живую елку и украшала ее игрушками, каждый год я прикупала все новые елочные украшения, и Ирочка всплескивала руками, увидев их, и мечтательно закрывала глаза, восклицая:
– Ой, Влада Георгиевна! Красота-то какая!
И наша офисная елка, и подарки, которые я делала своим сотрудникам – не казенно-формальные, а от души, долго выбирая их в магазинах и представляя себе, как ребята отнесутся к ним, – все это было мне не в тягость, а очень даже приятно делать. Они были моей семьей. У меня никогда не было елки в квартире…
Когда я купила живую елку и нарядила ее дома в самый первый раз, на меня накатила такая нечеловечески щемящая тоска, такое вселенское одиночество, словно елка эта была ключом в какую-то другую, совершенно мне незнакомую жизнь: с двумя румяными детишками, с толстой кошкой, выгибавшей спину дугой, пирогами с золотистой корочкой и с большим шумным мужем… Я прорыдала почти всю новогоднюю ночь с краткими перерывами на беспокойный сон, и, когда я выныривала из забытья, мои глаза утыкались в мерцавшие елочные шары и в легкие колыхавшиеся гирлянды. Утром 1 января я убрала игрушки в большую коробку, а вечером, крадучись, как воришка, вынесла елку на ближайшую помойку и с облегчением бросила ее там.