Геннадий Иванович сидит в самом конце длинного стола для совещаний. Лицо красное, опухшее, но довольное: «Входи, герой!»
Иван приближается к нему с портфелем, набитым виски. Янаев бормочет: «Эх, была не была. Ставь на стол!» Иван вытаскивает бутылку, разливает. Они поглощают янтарный напиток.
— Спасибо за те, прошлые бутылки, — говорит Янаев с отеческой улыбкой, — очень пригодились в Сочи, где мы отдыхали с мужиками из международного отдела ЦК.
Его сердце не окаменело. Оно билось в ритме советской, рабоче-крестьянской системы отношений. Когда бутылки виски и пачки «Мальборо» многое решали.
— Ну чего там, в МОПе, решили послать тебя в одно место? — переходит к делу Янаев. — А ты не ерепенься, приезжай в Москву, мы что-нибудь тебе подыщем. Мы вот и кооперативы организуем. У нас этим новый отдел занимается.
Иван понимает, что Янаева уговорили сдать его. Что теперь с Будапештом покончено. Что он вернется в тихий академический институт и будет протирать штаны в библиотеке. Жаль, но ничего не поделаешь.
Янаев закуривает, предлагает ему сигарету. Красное лицо еще больше багровеет. Наливает по новой: «Как дела в Будапеште?»
— Неплохо, то есть средне.
— А у нас тут весьма хреново. Перебои со снабжением.
Рабочий класс недоволен. Перестройка буксует. Заславская провела замеры — результаты не соответствует ожиданиям. Что-то надо делать!
Янаев подходит с сигаретой к окну, смотрит во двор. Грубо очерченный, чуть азиатский профиль, выбрасывает клуб дыма: «Но есть и неплохие новости. Встречался на днях с самим генсеком. Он предлагает мне войти в Политбюро».
Его лицо искажается. Тоскливое выражение. Он матерно ругается и говорит: «Блин, как бы не влипнуть!» Он повторяет эту фразу три раза.
Иван ощущает глухие подземные толчки, странное чувство конца империи: «Прощай, Советский Союз!»
Они тепло прощаются, Иван идет по бесконечным коридорам ВЦСПС. В следующий раз он увидит Янаева на экране телевизора в августе 1991-го: Геннадий Иванович сидит за столом с другими путчистами, дрожащими руками держит бумажку, объявляет о создании ГКЧП. Это конец!
А пока — Шереметьево. Пограничник проверяет чемодан. Ищет доллары, икру. Не находит, крайне злой отпускает его. Иван улетает в Будапешт.
И вот — последний ужин в МОПе: сотрудники сидят за длинным столом. Чувалов, Чондра, Кнабе, Киш, Моника, англичанин Бобби, Иван и шофер Иштван.
Первый тост — за профсоюзное единство. Второй — за солидарность, третий — за перестройку.
Иван останавливается после второй рюмки водки. Чувалов подмигивает Вернеру Кнабе и говорит: «Иван, какой же ты профсоюзник? Мы с Кнабе поспорили на бутылку «Абсолюта», что ты выпьешь стакан водки, не отрываясь».