Сентябрь 1990-го. Вольфганг собирается в Восточную Германию, он предлагает Ивану сто марок в день. Ему нужен переводчик на тот случай, если возникнут проблемы с русскими патрулями. Советские войска только выводятся. На октябрь назначено объединение Германии, и в землях бывшей ГДР все пребывает в хаосе. Однако — и это позитивно — все продается и покупается за западные марки.
Они выезжают из Мюнхена на неприметном сером «Фольксвагене Пассат». Номера, естественно, липовые. Документы — тоже. У самой границы с бывшей ГДР начинаются обильные дожди, они осторожно въезжают на территорию ост-блока, который Иван покинул менее года назад. Подзорная труба развернута в другую сторону, фокус зрения расширяется. Иван видит дорожные указатели: Карл-Маркс-Штадт, Цвикау…
Когда-то он рвался на Запад. Теперь въезжает вспять — в темный разоренный мир. Это он или не он? Он не знает. Вспышка. Стоп-кадр. Камера дает максимальное приближение: щиток с надписью Autobahn Dresden.
Здешние автобаны не похожи на западногерманские, они как те, по которым проезжал еще мифический Штирлиц: добротные, но узкие гитлеровские автобаны. Вольфганг курит за рулем, ругает плохие дорожные знаки.
Задание у Вольфганга непростое — узнать, что происходит в районе советской танковой части X в предместье Дрездена и что вообще там с русскими частями. Еще — прозондировать реакцию местных жителей, а также пронюхать, что теперь вблизи виллы КГБ на Ангеликаштрассе, 4. И, конечно, есть одно дело, о котором Иван пока не знает.
Итак, они въезжают в пределы бывшей ГДР. Унылое зрелище — полускошеные поля, перелески вдоль советских полигонов, разбитые строения. Мимо них проплывают темные корпуса — некогда знаменитые народные фабрики. Гэдээровец Кнабе сказал Ивану год назад: «Мы бьемся из последних сил, нам не хватает материальных предпосылок, чтоб победить капитализм!»
В мозгу Ивана прокручивается рефлексия на тему заводских окраин: «К чему все эти промышленные монстры, трубы и горы угля, плач и стоны пролетариата? К чему ужасы индустриализации XIX века, прокатившейся и по России?»
Он видит эти мрачные индустриальные пригороды. Где стоят разваливающиеся фабричные корпуса, на запасных путях догнивают вагоны с неразгруженным углем, где кружат странные птицы и небо затянуто серой дымкой. Перед его глазами — щиток с проржавевшей надписью GVV Bergwerk Zwickau. Его сердце сжимается при виде этих кладбищ промышленной революции. Хочется сказать: «XIX век все еще с нами!» И эти картинки — такие знакомые по Уралу, Кузбассу, Донбассу, а также депрессивным районам Польши и ГДР. Зачем человечество влезло в проклятый железный век? На данный вопрос, как и на многие другие, нет ответа. Но вот проедешь «это», и поползут поля с ровной зеленью, белые домики и перелески. Как прекрасна жизнь и как может загадить ее человек во имя машины, во имя чудовищной индустриализации! Вся Россия утыкана железом — трубами, заборами, корпусами… Ничего не производят, а трубы торчат и дымят. Так и тут, на земле Саксонии он видит следы великой катастрофы.