Она чувствовала некоторые угрызения совести, оставляя свою страну в такой трудный момент, ведь началась война, и неизвестно, что будет. Наверное, это трусость и малодушие, однако так хочется лететь.
Она была знакома со многими евреями, в Манчестере их вообще много. Члены манчестерской еврейской общины посадили в Назарете тысячу деревьев. Ее еврейские друзья с ужасом и опаской следили за развитием событий в Европе. Но опасность грозила не только евреям, фашисты ненавидели цветных, цыган, гомосексуалистов и вообще всех, не согласных с идеями нацизма. У Дианы, например, дядя гомосексуалист, и ничего, он был всегда добр к ней, относился, как к родной дочери. Для военной службы она уже старая, поэтому, скорее всего, ей пришлось бы остаться в Манчестере, предложить свои услуги Красному Кресту, работать санитаркой.
Этого она в принципе себе не представляла, может быть, даже меньше, чем танец с Бингом Кросби. Она не сможет делать перевязки раненым, да и вообще, аскетизм, дисциплина, форма — не для нее.
Однако главное, конечно, не в этом. Единственное, почему она летит, — это любовь, чувства. Она отправится за Марком хоть на край света, и на поля сражений, если потребуется. Они собираются пожениться, иметь детей. Он на пути домой, и она с ним.
Да, ей будет здорово не хватать очаровательных племяшек. Когда она еще их увидит? Может быть, уже взрослыми, в колготках и бюстгальтерах, вместо детских носочков и косичек.
Но у нее ведь могут появиться собственные дети…
Как здорово, что летит она на знаменитом американском клипере. Она читала о нем в «Манчестер гардиан» и никогда не думала, что вскоре сама полетит на такой машине. Подумать только, добраться до Нью-Йорка всего за сутки — ведь это просто чудо.
Она оставила Мервину записку. Конечно, там ничего не было сказано о том, о чем она больше всего хотела сказать — как медленно, но неуклонно исчезала их любовь, разрасталась трещина, он перестал замечать ее как личность, видеть в ней женщину, она даже не написала про Марка. Там было все ясно и просто.
«Дорогой Мервин. Все, я устала и больше так не могу, поэтому ухожу. Твоя холодность становится все сильнее. Я встретила другого мужчину, извини. Когда ты прочтешь это послание, мы уже будем в Америке. Сожалею, что причиняю тебе боль, но отчасти это твоя вина, пойми и не суди, если можешь».
Она не знала, как подписать свое письмо («твоя» или «с любовью» в таких случаях не пишут), поэтому подписалась просто и коротко: Диана.
Сначала она намеревалась оставить записку в доме, на кухонном столе. Но потом испугалась, что муж может изменить свои планы и, вместо того чтобы провести ночь в клубе, зайти домой, найти записку, прийти в ярость и каким-либо образом помешать ей и Марку перед самым отлетом. Поэтому в конце концов она запечатала конверт и отправила письмо по почте ему на работу. Он получит его сегодня. Она взглянула на свои красивые часы (подарок Мервина, который добивался от нее пунктуальности). Она знала распорядок дня мужа — утром он наверняка на фабрике, ближе к двенадцати придет к себе в контору, перед обедом будет просматривать почту. Вот тут-то секретарша и вручит ему запечатанный конверт с пометкой «лично». Он будет лежать среди вороха других писем, заказов, документов. Сейчас он, наверное, как раз его читает. От этой мысли Диане стало немного грустно, она опять почувствовала себя виноватой, но было и какое-то облегчение: ведь теперь они далеко, их разделяет двести миль.