— Жюльен Куртуа, обвиняю вас в вооруженном нападении, ограблении и преднамеренном убийстве бразильского подданного Педро Карасси и его жены Жермены, урожденной Жермены Таривель, совершенном вами в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое апреля тысяча девятьсот пятьдесят шестого года в Марли-ле-Руа, департамент Сена и Уаза…
Выслушав до конца, Жюльен медленно произнес:
— Я решительно протестую против этого обвинения. Я не убивал этих несчастных. Я не мог этого сделать.
У него было ощущение, будто в последний момент он удержался на краю пропасти: он чуть не упомянул о своем неопровержимом, но опасном алиби — лифте.
В эту ночь — свою первую ночь в тюрьме — Жюльен подвел итог. Теперь он знал врага, с которым должен бороться, и этот враг казался ему ничтожным. «Адвокат как будто славный парень. Пусть он говорит, а я, я буду молчать. Я потребую свидания с Женевьевой. Впутала она меня в историю из-за своей ревности! Конечно, она не виновата, но и я тоже! Повнимательней с Женевьевой! Повнимательней с адвокатом! Никогда ничего не говорить о Боргри, о лифте. История с Марли очень кстати, а потом она разъяснится сама собой…»
Все же ему не удавалось заснуть. Он крутился на койке, подавляя желание расхохотаться: «Идиоты, я — это Боргри! Я тот самый, из лифта!» Но тут же начинал себя ругать: «Ни слова, и все пойдет как по маслу».
Допросы, перекрестные допросы, экспертизы, очные ставки…
Жюльен держался долго, убежденный в своей невиновности. Он то обретал веру, то приходил в отчаяние, но боролся изо всех сил, сдавая позиции лишь пядь за пядью.
— Где вы находились в ночь с субботы на воскресенье?
— Я отказываюсь отвечать.
— А в ночь с воскресенья на понедельник?
— Я отказываюсь отвечать.
Следователь обратился к адвокату:
— Мэтр, вам следовало бы порекомендовать вашему клиенту другой метод защиты!
Адвокат — очень славный парень — повернулся к Жюльену:
— Заклинаю вас, Куртуа, перестаньте играть в молчанку!
— Он хочет, чтобы мы поверили, будто он заботится о чести женщины! — сказал следователь с пренебрежением. — Куртуа, в вашем положении лучше сказать все, даже если замешана женщина. Тут не до чести! Вы рискуете головой ради чьей-то репутации.
Адвокат вмешался:
— Господин следователь, дайте этой женщине, чью честь он оберегает, время самой открыться. В конце концов Куртуа поступает как джентльмен и…
— Эта женщина не существует, мэтр, вы это знаете не хуже меня. А если оберегать…
— Я никого не оберегаю, — спокойно произнес Жюльен, — и я верю в правосудие. Нельзя доказать, что я совершил это преступление, по той простой причине, что я его не совершал.