— А я тебя огорчаю, дорогая? — спросил граф.
Маркиза покачала головой.
— Нет, я как раз думала о Комо, о том, как дымок от сигар Стефано выплывал из окон террасы, выходящих на озеро, — проговорила она со вздохом. — Знаешь, это успокаивало меня. Я часто засиживалась там допоздна и наблюдала за тем, как солнце садится за горами, а розовые и золотистые тона постепенно темнеют, превращаясь в дымчато-серый цвет сумерек.
Ветер переменился, и капитан отдал приказ поменять направление. Большой парус с громовым треском переложили на другой борт яхты.
— Странно, — продолжала Алессандра, — но мне уже трудно представить наше палаццо. — С паруса на палубу слетело облако брызг. — Возможно, это из-за того, что я сама изменилась до неузнаваемости.
— Нет-нет, дорогая! Я вижу перед собой ту же самую милую девочку. — Он улыбнулся. — Но в тебе появилась некоторая жесткость.
— Господи, ты говоришь так, что можно подумать, будто я зачерствела, как засохшая горбушка хлеба, — пробормотала она.
Орричетти усмехнулся:
— Ты не нуждаешься в том, чтобы старик вроде меня говорил тебе, что твоя красота становится с каждым годом все более совершенной. — Тень печали пробежала в его нежных серых глазах. — Стефано очень гордился бы тобой.
Алессандра вздохнула:
— Спасибо тебе, Пьетро, за добрые слова!
Прядь волос упала ей на лицо, и она убрала ее, задумчиво намотав черный локон на палец. Однако, испугавшись, что все эти воспоминания заставят ее расчувствоваться до слез, Алессандра поспешила переменить тему разговора:
— А Фредерико знает, что у него есть соперник в ораторском искусстве?
Как она и надеялась, Орричетти снова усмехнулся, правда, его улыбка быстро сменилась серьезным выражением.
— Фредерико… — повторил он. — Мне казалось, что ты не будешь возражать против компании старинного друга. Однако все чаще думаю, что ошибался.
Алессандра отвела глаза.
— Мы расстались с ним не при лучших обстоятельствах, но, прошу тебя, не кори себя за свое решение. Не о чем беспокоиться. Мы сошлись на том, что ничто не может помешать сердечным рабочим отношениям.
Граф чуть наклонился к ней.
— Все это имеет какое-то отношение к политической активности Фредерико в Милане? — спросил он.
Алессандра уже решила, что чем меньше известно ее старому другу, тем лучше. Поэтому сказала:
— Пьетро, мне бы не хотелось ворошить прошлое.
Орричетти крепче сжал ее руку, и ей стало легче от тепла его кожи, проникавшего сквозь перчатку.
— В таком случае я не буду больше говорить об этом, дорогая, — произнес он. Вокруг них слышалось ритмичное потрескивание такелажа и шум волн, бьющихся о борт яхты. — Единственное, что я могу тебе сказать, — если захочешь посекретничать или излить кому-то душу, я всегда к твоим услугам.