— Все, — повторил собственную реплику профессор и остановил запись.
— И что это… — начал Макинтош.
— Линдон, — Баккенбауэр по-прежнему не обращал на Макинтоша внимания и обращался только к судье, — находился в крайнем возбуждении. Мальчика чрезвычайно трудно вывести из состояния внутренней сосредоточенности. Событиями, способными…
— Пожалуйста, профессор, — прервал Баккенбауэра судья, — опустите детали. Что вы хотите сказать — конкретно? Что это были за звуки?
— В данном случае, — пояснил Баккенбауэр, — не произошло никакого внешнего воздействия. Повторяю: никакого. В состояние возбуждения Линдон пришел совершенно неожиданно. А то, что я почувствовал… этому я вообще не могу найти объяснения. На мне… извините за подробность… с меня упали брюки, будто кто-то… э-э… потянул их снизу… это продолжалось меньше минуты, но мне показалось, что прошел час. Поясница ужасно болела до самого вечера. Правда, тогда я решил: причина в том, что я тащил Линдона до кресла. Он упал и, как я думал, потерял сознание. Однако когда я посадил мальчика в кресло, он открыл глаза и, казалось, вернулся в обычное состояние. Будто ничего не случилось. Пересчитывал какие-то числа… Я хотел вызвать санитаров, но Линдон повел себя спокойно, приступ как начался неожиданно, так неожиданно и закончился — в девять часов шесть минут, это время я записал. Правда, контакт с мальчиком я полностью потерял, посидел с ним еще около часа, до прихода доктора Мэлроя. Линдон был спокоен. Вот, собственно, все.
Профессор вопросительно посмотрел на Спенсера, и адвокат немедленно встал:
— Как вел себя Линдон в последующие дни, профессор?
— Какое это имеет значение? — вскричал Макинтош, выбежав на середину комнаты и встав перед свидетельской кафедрой. — О чем вообще идет речь? При чем здесь мальчишка-аутист? Ваша честь, — помощник прокурора повернулся к судье, я прошу считать выступление профессора юридически ничтожным, не имеющим отношения к рассматриваемому делу, и настаиваю на том, чтобы речь не вошла в протокол.
Судья сидел, подперев щеку ладонью, внимательно смотрел на Баккенбауэра, будто пытался и в его облике разглядеть признаки аутизма.
— Протест отклоняется, — сказал он, жестом заставляя помощника прокурора вернуться на свое место. — Насколько я понял, господин профессор, вы утверждаете, что вашего пациента, который, как вы сказали, практически не реагирует на внешние раздражители, вывели из себя события, происходившие в то же время двумя этажами ниже.
Макинтош открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал, решив, видимо, не спорить с судьей.